Иная судьба

— Можно не любить воевать и уметь сражаться.

— Ты Стрелок. Разве нет?

— Оружие может быть одно. Но сражаться нужно уметь всем.

Бронзовый меч нетерпеливо дрогнул — оружие, взятое в час надобности. Оружие того, кто умеет сражаться всем.

Мечом. Копьем. Словами.

Взглядами.

Взгляды скрестились чуть раньше мечей — чернота против серого, холодного острого металла. Заскрежетали друг о друга — яростнее клинков.

«Зачем Нюкте олимпиец на троне?»

«Почему тебе не спросить об этом Нюкту… олимпиец?»

«Потому что Ата-Обман училась своему ремеслу у матери. Нюкта, конечно, рассказывала. Говорила мне о том, как не хватает вашему миру твердой руки. Что нужен закон. Что ей не хотелось бы отдавать трон ненавистному сыну. Что подземные хотят мира с поверхностью».

«Ты счел ее объяснения неубедительными».

Тело выполняло привычное: удар, уклон, отразить, отступить, шагнуть вперёд. Меч пел в ладони ликующе: мечу не хотелось новых прядей, он истосковался по поединкам.

Меч не знал, что в настоящем поединке он не участвует.

«Счел… слишком убедительными. А после сегодняшнего я и не должен был усомниться. Видимо, должен был узреть: нет в подземном мире возможного царя. Разве что Танат Жестокосердный, но не хочу же я, чтобы ты взошел на трон?!»

«Не хочешь?»

«После сегодняшнего? Готов отдать этот трон кому угодно — только вот жребий взят, да и вряд ли кто согласится. Придётся посматривать».

Звон клинков. Кронид открылся нежданно, случайно, кто другой и не заметил бы, но верному клинку указаний не требовалось: рука бога смерти сама собой направила острие в беззащитный бок царя царей.

Бог смерти отдернул клинок, не доведя удар до конца.

— Бездарно дерёшься, — сказал вслух. Скривил губы: чувство было — будто измарался в какой-то липкой дряни или час побеседовал с Момом-Насмешником.

Кронид закрыл брешь в обороне, отстранил клинок Таната, отскочил в сторону сам. Вскинул брови:

— Потому что пропустил удар?

— Потому что ты лжёшь.

Взгляды столкнулись еще раз — и стрела из чёрной бронзы зазвенела о нерушимость серого щита.

«Ты не воин, Кронид. Думаешь — я поверю в то, что ты пришёл ответить за брата? Сразиться? Сражаться ты не умеешь. Ты пришёл делать то, что умеешь — обольщать, подкупать… приручать, как приручил Гипноса. С ним обошлось просто: Белокрыл, думаю, был польщён, когда олимпиец позвал в его друзья».

Олимпиец готов пировать с подземными. Сколько подземных купилось на это? И среди жителей Эреба достаточно глупцов. Но Железносердный не глупец — наверняка Гипнос говорил об этом.

Чем можно привлечь на свою сторону воина? Поединком на равных. Удар — за удар. Смотри, бог смерти, Владыка — никакой не Владыка, рад помахать мечом. Сражается не сущностью — умеет. Конечно, не настолько хорошо, как Жестокосердный, рожденный со своим клинком в один день… что ты собирался делать потом, Кронид? После того, как проиграл бы бой? Попросил бы подучить тебя драться на мечах? Несколько побед разом. Бог смерти должен чувствовать себя отомщенным: победил царя царей. Не должен выступать против Посейдона Подземного: к чему, если дрался с тем, кто выше, и победил?

Должен согласиться учить — и остаться скованным, ибо учитель — ближе друга.

«Ты винишь меня в том, что я предлагаю тебе дружбу? Что не хочу враждовать с тобой? Да. Я предлагаю тебе дружбу. Я готов учиться сражаться на мечах. Готов пировать с подземными и звать их на Олимп. Что плохого в этом?»

Танат отбил этот удар играючи: короткой усмешкой, презрительным взглядом.

«Клинок не твое оружие, олимпиец. Прямота тоже. И тебе не нужны учителя. Друзья тебе нужны еще меньше: у тебя их нет. Твоя дружба не стоит скорлупки из-под ореха. Ложь, как всё, что ты делаешь».

Гелиос-Солнце призамедлил бег своей колесницы вдалеке.

Показалось вдруг: на поляне стоят напротив друг друга двое. Просто стоят. Не сцепились, не сошлись в смертельной схватке.

Отчего же кажется: двое стоят на поле битвы? Почему беспечный Нот боится пролететь — напороться на незримое острие?

«Скажи мне, олимпиец, где сейчас те, кто принял твою сторону? Ты обещал мир титанам — не в Тартаре ли многие из них? Иногда оттуда слышны их вопли: не все понимают, как попали в Бездну. Ведь Климен Мудрый не хотел сражаться за трон. И они не хотели сражаться с ним. Так почему же они в Тартаре, Милосердный? И как скоро ты ударишь в спину каждого из тех, кто остался — Прометея, Япета, Атланта… за косой взгляд. За высказанное подозрение. За попытку облегчить участь братьев — как скоро?»

Кронид отступил, ушёл в глухую оборону. С него опадала личина пастушка — удачно принятая личина, проступал настоящий противник: хитрый, изворотливый, лживый.

Опасный.

«Я старался избежать войны. Последней войны. Всех — против всех».

«Тогда скажи мне, Кронид — где сейчас твои братья? Те, которые были за тебя. Слушали твоих советов. Верили тебе. У тебя их нет. Есть — наместники: в море и в подземном мире. Ты швырнул им кусочки власти, как лепешку псам. Скажи, они ждали от тебя предательства?»

«Они все равно бы не смогли править на Олимпе. Устроили бы междоусобицы. Они не смогли бы договориться с Геей и ее детьми…»