Индия и греческий мир

Тем интереснее видится противоположный «социальный» пассаж (III, 8, вопрос 3 [73]), когда Менандр и Нагасена рассуждают о том, что более сильно и могущественно – благо или зло: «– Почтенный Нагасена! То, что быстрее созревает, – то и будет на свете сильным и могущественным. Значит, зло сильнее и могущественнее добра, и никак иначе… – [Плоды] и тех и других деяний, государь, дают себя знать лишь в будущих существованиях, однако [плоды] зла из-за предосудительности его дают себя знать также и немедленно, в той же жизни. Древними кшатриями, государь, положен был такой закон: тот, кто свершает смертоубийство, должен понести кару, также тот, кто крадет чужое, кто входит к чужой жене, кто лжет, кто грабит деревни, кто разбойничает на большой дороге, кто занимается мошенничеством и жульничеством. Все они должны понести кару, они заслуживают телесного наказания, увечения, ломания рук и ног, смертной казни. Потому [правители] судят, рядят и приговаривают их к пене, к телесному наказанию, к увечению, к переламыванию рук и ног, к смертной казни. Но разве, государь, был кем-нибудь положен такой закон: тому, кто приносит дары, блюдет нравственность, соблюдает обряды постного дня, – тому следует давать награду или оказывать почести? Разве [правители] и здесь судят и рядят и присуждают [таким людям] награды и почести, как вору за его деяния – увечение и тюрьму? – Нет, почтенный. – Если бы, государь, и подателей судили, разбирали и присуждали им награды и почести, то тогда и благо давало бы себя знать уже в этой жизни. Но раз уж, государь, подателей даров не судят, не присуждают им наград и почестей, то потому благо не дает себя знать в этой жизни».

В итоге бесед (лично одобренных великим богом Брахмой, воскликнувшим: «Хорошо!») «царь Милинда весьма возрадовался сердцем, истребил в своем сердце гордость, узрел суть Завета Пробужденного, преодолел сомнения в трех драгоценностях, оставил упрямство и строптивость и, будучи весьма доволен достоинствами тхеры, его пострижением, истинным деланием и должным обращением, полный веры, оставивший [иные] привязанности, отбросил гордость и спесь, словно царская кобра, у которой выдернули ядовитые зубы, и сказал: “Отлично, отлично, почтенный Нагасена! Вопросы, на которые ты ответил, я мог бы задать самому Пробужденному! Кроме тхеры Шарипутры, полководца Учения, никого нет в Учении Пробужденного, равного тебе в искусстве отвечать на вопросы! Простите мне, почтенный Нагасена, мою гордыню. Примите меня, почтенный Нагасена, в мирские последователи общины. С нынешнего дня и до самой смерти мое прибежище – в [Учении]”. С тех пор царь и его войско слушали наставления тхеры Нагассны. Царь построил монастырь, принес его в дар тхере и снабжал тхеру Нагасену вместе с сотней миллионов святых монахов всем необходимым. А затем, полный доверия к мудрости тхеры, он поручил заботы о царстве сыну, ушел из дому в бездомность и, углубив прозрение, достиг архатства» (VI, Заключение).

Итак, согласно позднейшим частям трактата, Менандр не только стал мирским последователем Будды, но под конец жизни подался в отшельники-монахи и стал архатом, то есть достиг буддийской святости и свободы от перерождений, погрузившись в нирвану. Посмотрим, насколько это верно. Для начала оговоримся вновь: несмотря на позднейшее происхождение прочих книг трактата, для нас обращение Менандра в буддизм несомненно, и не только на их основании. Свидетельством – не только «буддийские» (квадратные) монеты Менандра. Известен также ряд более поздних монет античного образца с буддистской символикой и изображением и легендой царя Менандра «BAΣΙΛ EΩΣ ΔΙΚAΙΟY MENANΔPOY», причем царь по виду явно постарел и принял новое прозвище «Дίκαιος», которое можно перевести и как «Справедливый», и как «Праведный». На индийский язык (на реверсе монеты) это переведено как «Дхармикаса», то есть Последователь Дхармы. Прежде Менандр именовался довольно типично для эллинистических греческий царей – Спасителем (Σωτήρ(ος): так звались из Птолемеев Птолемей I и Птолемей VII; из Селевкидов – Антиох I, Селевк III и Деметрий I; из пергамских Атталидов – Аттал I и Эвмен II. Явно, что переход от Спасителя к Праведному, а то и Последователю Дхармы знаменует обращение Менандра в буддизм; можно вспомнить, что и царь Ашока, обратившись, принял наименование Дхармараджа – «Царь Дхармы», и этим как бы все доказано, однако ряд исследователей (Бопеарачхи, Р. Сениор) считают, что это – некий Менандр II, отличный от нашего героя, но из его рода (раз похож). Странное предположение, учитывая, что наследники, в принципе, известны, которое не разделяют, например, А. Каннигем и У. Тарн. Иногда Менандра II пытаются поставить в ряд индо-греческих царей династии Менандра I, записывая его сыном Стратона I (сына Менандра I) и вместе с тем – отцом Стратона II, конечно, существовавшего, но по имени неизвестного.