Индия и греческий мир

Описывая интересный выбор новых жизней, Платон сопровождает его следующим учением, все же немножко отдающим предопределением, несмотря на кажущуюся свободу выбора: человек добродетельный выберет жизнь спокойную, а вот дурной и неразумный, соблазнившись внешними благами, изберет жизнь тирана, полководца, богача… «Подошел тот, кому достался первый жребий, он взял себе жизнь могущественнейшего тирана. Из-за своего неразумия и ненасытности он произвел выбор, не поразмыслив, а там таилась роковая для него участь – пожирание собственных детей и другие всевозможные беды. Когда он потом, не торопясь, поразмыслил, он начал бить себя в грудь, горевать, что, делая свой выбор, не посчитался с предупреждением прорицателя, винил в этих бедах не себя, а судьбу, богов – все что угодно, кроме себя самого… Вообще говоря, немало тех, кто пришел с неба, попалось на этом, потому что они не были закалены в трудностях. А те, что выходили из земли, производили выбор не торопясь, ведь они и сами испытали всякие трудности, да и видели их на примере других людей. Поэтому, а также из-за случайностей жеребьевки для большинства душ наблюдается смена плохого и хорошего» («Государство», Х, 619). Примерами для наглядности послужили: Орфей, из ненависти к женскому полу (его же разорвали вакханки) выбравший жизнь лебедя; обиженные на людей трагические герои Гомера Аякс и Агамемнон стали львом и орлом; легендарная бегунья Аталанта стала атлетом-мужчиной, прельщенная спортивной славой; скиталец Одиссей с радостью принял всеми презираемое бытие обыкновенного человека, далекого от дел (620). После этого сделавшая свой выбор душа подводилась к Клото, утверждавшей новую участь, и Атропос, делавшей нить жизни неизменной (и здесь Платон упоминает о старой доброй пряже Мойр). От престола Ананки души отправлялись к реке забвения Амелет (но из нее надо пить не жадно, чтобы совсем все не забыть, иначе «припоминать» потом будет нечего), после чего они рассеиваются туда, где им суждено вновь родиться (620–621).

Но метемпсихоз – не единственное «индийское отражение» у Платона; посвятившая этому вопросу целый труд С.Я. Шейнман-Топштейн находит превеликое их количество, причем совершенно в разных областях философии. Суммируя ее данные кратко со своими добавлениями, получим следующую картину. В сфере онтологии повторяется противопоставление Парменида «единого» «иному», в том самом диалоге, что носит имя этого философа; «единое» здесь, у Платона – это идея (вернее, их совокупность), противопоставленная «иному» – материи. Впрочем, их отношения диалектичны. В иных диалогах («Филеб», «Государство») это единое – ум-демиург, благо как беспредельное начало. Всему этому условно можно подобрать индийские аналоги – например, в Ригведе (Х, 129) сказано о некоем Едином, когда ничего прочего не было:

Тогда не было ни сущего, ни не-сущего;Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним.Что в движении было? Где? Под чьим покровом?Чем были воды, непроницаемые, глубокие?

Тогда не было ни смерти, ни бессмертия, не былоРазличия между ночью и днем.Без дуновения само собой дышало Единое,И ничего, кроме него, не было.Вначале тьма была сокрыта тьмою,Все это [было] неразличимо, текуче.

От великого тапаса зародилось Единое,Покрытое пустотою.И началось [тогда] с желания, – оноБыло первым семенем мысли.Связку сущего и не-сущегоОтыскали, восприемля в сердце, прозорливые мудрецы.

Вервь их простерта поперек. Было лиВнизу [что], было ли вверху?Носители семени были, силы были. Вожделение —Внизу, усилия – вверху.Кто поистине знает, кто теперь бы поведал,Откуда возникло это мирозданье?

Боги [появились] после сотворения его.[Но] кто же знает, из чего оно возникло?Из чего возникло это мирозданье, создал ли[Кто его] или нет?Кто видел это на высшем небе,Тот поистине знает. [А] если не знает?