Инферно

Катенька, пытаясь выровнять внезапно сбившееся дыхание, медленно стянула через голову куртку пижамы и, отбросив ее на кровать, взяла в руки блузку. Этого костюма она не видела с тех пор, как сдала при поступлении в детский дом. Сожалея об этой утрате, она была уверена, что казенная одежда ее удел навсегда, но сейчас, вновь держа вещь, к которой прикасались руки отца и матери, поняла вдруг, что сегодня она решительно не в силах совладать с потоком эмоций, нахлынувших на нее с приходом Владимира Святославовича. Вязкий ком вновь подкатил к горлу. Катенька молча, безуспешно пытаясь сдержать слезы, опустилась на кровать, но, не совладав с собой, упала совсем, уткнувшись лицом в подушку.

Неизвестно, сколько времени прошло, пока чья-то рука мягко легла на плечо. Как ни странно, это прикосновение успокоило ее.

Все реже всхлипывая, Катенька села на кровати, спиной к входу и, вспомнив, что на ней нет пижамы, обхватила себя руками. Не оборачиваясь, попросила:

— Выйдите, пожалуйста. Мне надо одеться.

— Хорошо, — ответил молодой женский голос. — Только не реви больше.

Удивленная, Катенька обернулась и увидела, что рядом с нею на кровати сидит молодая женщина, не внешностью, но выбором стиля одежды, иными неуловимыми нюансами, похожая на мать. Да, они были совершенно разные внешне и по возрасту, но что-то роднило их, возможно прическа, или строгий деловой костюм, подобный костюмам, любимым матерью при жизни, как и цвет надетых на женщине пиджака и облегающей, почти до колен, юбки. Хотя, скорее всего, взгляд, внимательный и цепкий, но и добрый одновременно.

— Вы кто.

— Я помогу тебе освоиться у нас. Научу тому, что тебе необходимо знать для начала…

— Как вас зовут? И у кого это «у вас»?

— Меня не зовут. Я сама прихожу, — улыбнувшись, ответила незнакомка.

Увидев, что Катенька не удовлетворена и даже обижена ее ответом, женщина более мягким тоном сказала.

— Успокойся. Все я тебе расскажу. У нас много времени впереди, если, конечно, ты не захочешь назад в детдом… И вообще, ты будешь собираться? Или тебе здесь понравилось?

— Собираться? — искренне удивилась девушка.

Вскочив с кровати, она быстро оделась и, вслед за незнакомкой, вышла в коридор. Уже на пороге женщина чуть придержала ее и, посмотрев в глаза, сказала:

— Меня зовут Юлия. Тебе будет лучше пожить пока у меня. Ты не против?

— Конечно не против. Я очень не хочу в детдом. Честно!

Глава 2

Подмосковный лес скрывал от посторонних глаз такой же старинный как и взорванный, только каменный, особняк, напоминавший Стасу замок с привидениями из детских сказок.

Сейчас самое главное привидение было в скверном расположении духа, и это его состояние длилось с краткими перерывами уже несколько месяцев. Приступы меланхолии сменялись вспышками бестолковой, по мнению искушенных подчиненных, суетой, чтобы затем вновь плавно перейти в запой с последующей депрессией.

Поднявшись на второй этаж, Стас Горяев застал Дурова в самом мрачном настроении, какое он мог себе представить. Казалось, ничто не изменилось с момента поспешного бегства из периферийного города, по их сводкам проходящего как «Туров», несмотря на то, что заштатный областной центр преподнес им массу неприятностей. Дуров восседал в удобном кресле возле камина. Рядом на миниатюрном столике, выполненном в японском стиле, красовалась бутыль его излюбленного коньяку и две рюмки. Стас мимоходом обратил внимание на то, что старый разведчик изменил своему принципу «во всем и всегда» и позволил себе недопустимый ранее «моветон», а именно хлестать марочный коньяк из водочных рюмок.

Генерал не заметил вошедшего помощника, продолжая наблюдать коньяк на просвет на фоне бившегося в камине живого огня. Недоумевая о причине вызова, Стас, нарочито неуклюжим громким стуком двери обратил внимание шефа на свой приход. Предчувствия рисовали самые мрачные перспективы, начиная от столь же срочного, сколь и бесперспективного, непродуманного задания, до обвинения в некомпетентности и возложения вины за провал с последующим перемещением под полюбившиеся Дурову сосны.

Наконец Сергей Дмитриевич соизволил заметить присутствие подчиненного в кабинете и вялым жестом указал на кресло напротив. Не глядя, генерал плеснул в рюмку коньяк и придвинул Стасу.

— Сосну вкопали? — ни с того, ни с сего спросил он, совсем сбив с мысли подчиненного.

— Какую? — немедленно отреагировал ошеломленный Стас, через мгновение мысленно обозвав себя тупицей, вспомнив, что Дуров отдал распоряжение вкопать под окном кабинета сосну, подобную росшей во дворе взорванного туровского особняка. — Да, Сергей Дмитриевич, еще вчера.

— Спасибо, уважили старика. Уж простите маразматика. Сентиментален стал.

Стас невольно напрягся. Такой тон с самообвинениями не предвещал ничего хорошего.