Инферно

Перспектива работы на «гробокопателей» Кориса мало сказать, что не радовала, более того он считал бы эту поездку зря потраченным временем, если бы не Лукин, и непонятно в чём заключающаяся государственная необходимость, о которой смутно сообщил Мокошин.

«Надо так надо. Да и поздно с полпути возвращаться», — в очередной раз подумал он, и, подхватив сумку, двинулся к вертолёту.

Рысин увлекался историей, но никогда ещё не сталкивался непосредственно с археологами. Они представлялись ему неуправляемой толпой фанатиков, копающих землю в погоне за доисторическими черепками. Естественно, в его представлении, руководить ими обязательно должен благообразного вида старичок — профессор с непременной бородкой «клинышком» и в пенсне. Наибольшая радость для этих фанатов найти за лето хотя бы одну неизвестную науке загогулину, что бы зиму провести в попытках объяснить её происхождение. Ну и, конечно, получить кучу доказательств истинной правоты своей единственно верной теории, как и полнейшей некомпетентности завистников — оппонентов. Короче жуть кромешная.

«Спасибо, папа, удружил!» — ворчал мысленно парень.

Экспедиции выделили два МИ — 26. Эти большие и надежные воздушные суда легко могли переместить все имущество экспедиции, как и самих археологов, за один перелёт. Для последующей экстренной связи с «цивилизацией» за экспедицией был закреплен старичок МИ — 8. На нём позже и должен был прилететь руководитель экспедиции, оставшийся в городе утрясать какие-то формальности. Корису совсем не было дела до этого запаздывающего «пенсне и бородки». Ему было грустно.

Он подошёл к вертушке, которую воинская братия в просторечии называла «Коровой», на что пилоты страшно обижались, но, в большинстве случаев молчали, понимая бесполезность возражений. Если уж прозвище приклеилось, то надолго.

Бросив сумку на боковую лавку, Скворцов осмотрелся. Начало осмотра подтвердило его самые наихудшие предположения. Так случилось, что Лукин попал в другой вертолет, и здесь, по глубокому убеждению Кориса, даже поговорить было не с кем. Не с этой же толстой тёткой в цветастом платье? Даже не дождавшись взлёта, она разложила на огромном листе бумаги бутерброды и поглощала их с видимым удовольствием. Видно было, что она знает толк в таких вещах, жует тщательно и сосредоточенно, не забывая предлагать самые лакомые на её взгляд кусочки своему не менее упитанному отпрыску лет пятнадцати.

«Детский сад, а не научная экспедиция! — подумал зло Корис, мысленно поблагодарив и отца и Мокошина за такое «счастье». — Представляю это их юное светило. За шестнадцать лет таким образом можно жутко разожраться».

Считая чревоугодничество одним из непростительных для мужчины и, тем более будущего воина, грехов, Корис поспешно отвернулся. У иллюминатора напротив два классических старичка — профессора о чём-то увлечённо спорили, не замечая, казалось, ничего и никого вокруг. Остальные попутчики, поголовно занятые собой, также не привлекли его внимания. В общем, ничего утешительного.

В знак протеста он ушёл в дальний конец салона, почти к кабине экипажа, протиснувшись за ящики с оборудованием. С мстительным злорадством парень отметил недоумённые взгляды законопослушных гробокопателей, уяснивших изначально, что на взлете ходить нельзя.

«Это вам не гражданская авиация. У нас, — мысленно причислил он себя к военнослужащим, — и не такое бывает»…

В следующее мгновение он увидел миловидную длинноволосую девушку, примерно одних с ним лет. Сидя на палаточном брезенте, она дремала, привалившись спиной к ящику, предназначенному, видимо, для транспортировки найденных «черепков». А может, просто прикрыла глаза, пережидая взлет.

«Видимо, её тоже не устраивает компания! — радостно подумал Корис. — Не знаю как их светило, но эта… Стоп… Мокошин сказал — она там одна, не перепутаешь. Неужели это… Прости, папуля, я погорячился!»

Он попытался изобразить раскаяние, удивляясь, как это раньше не заметил такую симпатичную попутчицу. Ведь до посадки на вертолёты они летели в этот город одним самолётом.

Настроение улучшалось с каждой новой деталью, открытой в облике этой удивительно милой девушки, показавшейся ему по домашнему уютной и беззащитной.

Тут как назло и весьма некстати проснулось «второе я», и внутренний голос робко заметил, что столь откровенно пялиться на незнакомую девчонку также предосудительно, как и подобно толстой тётке прилюдно жрать бутерброды. Однако услышан не был и благоразумно умолк. Посрамлённое «я» выдало нечто совсем уж не литературное, и оставило Кориса предоставленным самому себе.

Получившему в результате капитуляции бдительного «эго» полную свободу действий парню, вдруг захотелось поправить выбившиеся из-под заколки и рассыпавшиеся по щеке и плечу завитушки волос, коснуться рукой…

«Э! — Э! Парень, глубже дыши, — возмущенно заорало ожившее «я». — Попасться на алые губки и милую мордашку! Спасайся!»