Инициация

– Отлично, отлично. Я звонил ему вчера. Он окопался дома. Говорит, что Винни растирает ему ноги и кормит виноградом.

– Ха! Надеюсь, она не узнает, что он об этом проболтался, иначе ему крышка, – Аргайл пыхнул трубкой. – Если с Куртом все в порядке, то в чем тогда проблема?

– Ни в чем. Я доволен как слон. Погода-то какая, а? Дом целиком в моем распоряжении.

– Кстати, об этом…

Дон подождал продолжения и, когда уже стало казаться, что его не последует, заговорил сам:

– А что об этом? Боишься, что я свихнусь от скуки? Не дождешься – с огородом Мишель и со всеми домашними хлопотами не очень-то заскучаешь.

– Звучит обнадеживающе. Но я не это имел в виду. Я хотел сказать: жаль, что вам пришлось унаследовать это место, – Аргайл отхлебнул пива и ткнул своей трубкой в неопределенном направлении. – Посмотрим правде в глаза: за исключением Мишель, все Моки – люди очень странные. Ты даже ни разу ни с кем из них не встречался, то есть семейных связей у вас никаких. Ты словно живешь в дешевом, очень странном музее. Где ты скорее смотритель, чем владелец.

– Неправда. Я однажды виделся с Бабеттой.

– Секунд тридцать, ага. Причем мадам предпочла остановиться в «Самоваре», а не здесь? Вот именно. Так или иначе, это касается тебя и твоей очаровательной супруги. Я считаю, что вы шикарная пара стариков.

– Спасибо.

– Не за что. Но серьезно. Если у тебя со спиной станет еще хуже, эту лестницу ты не одолеешь. А когда начнешь дряхлеть и будешь лежать, пуская слюни в слюнявчик, Мишель придется укладывать тебя на больничную каталку в гостиной, чтобы не скакать туда-сюда. А это просто дурной тон. Людям будет неловко заглядывать в гости.

– Ага, значит, есть и ложка меда.

– Это ты сейчас так думаешь. Мишель будет вынуждена сама навещать друзей, ходить по клубам или, боже упаси, играть в бинго.

– Мишель не любит бинго.

– Ага, черта с два. Видишь, вот она, проблема. У нее есть интересы, о которых ты не имеешь ни малейшего представления. А будет еще хуже. Глазом не успеешь моргнуть, как она начнет спать с чистильщиком бассейнов из отеля и спускать твою пенсию в игровых автоматах в «Счастливом орле».

– Поскольку я буду дряхлым старцем, меня это перестанет волновать.

– Послушай меня, дружок. Что вам двоим надо сделать, так это продать эти хоромы и купить какой-нибудь славный современный домик в городе, поближе к автобусным маршрутам, так что, когда станешь недееспособным и у тебя отнимут водительские права, ты все равно сможешь набить свою холщовую сумочку продуктами в ближайшем супермаркете. Эх, упрямый осел, я же знаю, что ты ни черта не слушаешь, что я тебе говорю. Или сделай тогда так: припряги своего никчемного сынка и приведите здесь все в порядок. Вывезите рухлядь, перекрасьте стены, расставьте всякие ваши безделушки, и вуаля! Это хотя бы будет похоже на дом. Подумай об этом. Я знаю парня, которому можно сбыть большую часть этого барахла.

Дон рассмеялся и подлил Аргайлу пива.

2

Вечером, после того как гости разъехались по домам, Дон отправился в гостиную и устроился в своем любимом кресле, водрузив на колени тяжелый компендиум материалов по подземным геофизическим исследованиям; он не мог не признать, что Аргайл в чем-то прав. Этот дом был музеем. Они так и не собрались рассовать старье по коробкам и либо просто убрать с глаз долой, либо отдать Армии спасения или «Гудвилл» [97]. И все по той простой причине, что четыре месяца в году – это не так много, и всегда находились тысячи неотложных занятий, очередь несделанных дел, связанных с работой; да еще и эта вялая апатия, одолевавшая в жару. Теперь эти отговорки больше не работали. Они живут здесь уже девять месяцев; и уже девять месяцев он ходит вокруг да около, не рискуя приступить к разгребанию авгиевых конюшен. А главное – на это никак не могла решиться Мишель. Если уж они соберутся поменять обстановку, настаивала она, необходимо будет составить детальную опись и тщательно каталогизировать все до последней ложечки и последнего клочка бумаги.

Ну уж такую элементарную вещь он мог сделать, правда? Я же взрослый мужчина – доктор наук, между прочим! И я не боюсь свою жену! Это была не совсем правда, но верить в это было приятно, пусть даже наполовину. Сомнение, однако, его не покидало; он пытался разобраться, что же все-таки заставляет его медлить. Он уже давно подавлял в себе желание как следует перерыть дом и – стыд и ужас! – покопаться в кабинете Мишель, порыться в бумагах, заглянуть в книги, которые она штудировала с такой завидной целеустремленностью, но ни разу не прихватила с собой в постель, чтобы почитать на ночь, не заговорила о них.