Иное... [СИ]

В этот раз я быстро справилась с работой и меня даже не тянула по-бекать, по-видимому, я свыклась с тем, что мне необходимо делать и с этим дурманящим легкие и голову запахом да малопривлекательным видом отходов жизнедеятельности и остатков пищи.

Когда вот так отмывая пол, собирая ту густую коричневую жижу тряпкой, я думала, невозможно быть окончательно уверенной в том, что тебя может ждать в жизни, и уж тем более после смерти. Я вспоминала, как работая когда-то давным давно, в строительной фирме бухгалтером, кривила свой миниатюрный, вздернутый носик при виде плавающих в унитазе какашек… и также кривила его глядя на уборщиц которые наводили чистоту в туалетах, считая их недалекими глупышками. Мне казалось, что я никогда не докачусь до такого ужасного состояния, чтобы вытирать эту пакость за кем-то.

А теперь мне было смешно… смеялась я над собой… и не просто смеялась, а хохотала… вот тебе и не докачусь.

Оказывается еще как докачусь…

И думая об этом, я повторяла слова народной мудрости: «От сумы и от тюрьмы не зарекаются». Уж, куда вернее сказать… не зарекаются.

Что еще на это можно ответить?..

Быть может: «Не отведав горького, не узнаешь и сладкого»?

А я, уже давнёхонько хлебая это горькое пойло, каковое сама себе налила в стакан, оценила то самое сладкое. И поняла, что хотя я и сделала сама свой выбор, ибо мы всегда сами выбираем путь своего движения, и винить в этом выборе кроме меня некого, однако не знала, не ведала я своими куриными, а быть может бараньими мозгами куда приведет меня эта кривенькая тропочка.

— Уж- это точно, — согласно сказала я вслух. Потому как теперь я любила говорить вслух, сама с собой значит… чтобы хоть как-то разбавить это одиночество и пустоту витающую кругом, и вроде как ощутить, что я все еще есть, и даже могу говорить и слышать. — Привела меня эта дороженька прямо в общественный туалетик… Но, я духом не падаю, — это я уже говорю обращаясь к Андрею, — слышишь, Андрейка. Не падаю я духом, не сдаюсь, я борюсь за себя… И вот я сейчас пристрою на ведро тряпку, укрою его, чтобы ему не было так тоскливо и было с кем поболтать, а тряпка чтобы значит могла просохнуть и не воняла так, и пойду мыть ноги.

И я именно так и поступила, поднявшись с корточек, выпрямилась, а потом засунула правую ногу в раковину и начала ее умывать прозрачной, теплой водичкой. Это затем, чтобы она тоже не воняла.

Отмыв обе стопы от грязи и вони, я опять покрутила вентили сначала с холодной водой, после с горячей. И надо же… мне так свезло, напор воды, вытекающий из носика крана, уменьшился, почти втрое, и теперь превратился лишь в жалкий, тонюсенький ручеек, порадовавшись очередной победе, и тому, что мои ноги обсохли, я направилась к окну. И наконец-то натянула на себя мои сухие джинсы, которые хотя и сменили цвет с серого на желтоватый, в принципе были все еще ничего. И как главное их достоинство совсем не воняли.

Я взяла дужку ведра, несильно стукнула деревянной обручиной по подоконнику и та, окончательно разломившись, отпала, освободив спутницу своей долгой жизни да превратив её в инструмент. И тогда я принялась прямым концом дужки, ковырять дерево, плотно обступившее железное отверстие ответной планки, укрепленной в подоконнике, в кое намертво входил штырь нижнего шпингалета.

Я ковыряла очень долго…

Не знаю, как можно выразить этот срок… часы ли… сутки… недели…

Однако, скажем так, какое-то время спустя, мне все же удалось полностью освободить от древесины отверстие, утонувшее в подоконнике, а образовавшаяся яма и пустота явила мне саму ржавую планку. Да только ее явление никак не повлияло на то, что штырь шпингалета вышел из нее. Ничего подобного, он все также не подавался мне, не желал этот рычаг двигаться, не желал вытаскивать штырь.

А потому с риском, вновь полетать и припасть хоть и к покореженному, но все же мраморному полу, я залезла на подоконник. Выпрямилась, уперла ноги в деревянное основание, а свернутую шею в откос оконного проема и начала ковырять откос окна наверху, намереваясь освободить там планку. Но даже когда появилась в откосе дырень, освободившая планку, верхний штырь не вышел из отверстия, он точно врос в него, а может просто оброс ржавчиной, краской, оттого и не желал двигаться. И тогда я опять принялась тянуть рычаг, стараясь развернуть его голову вправо, только теперь я делала это не пальцами, а подручным инструментом, то есть загнутым концом дужки. Я цепляла голову крючком дужки и дергала, тянула на себя. При этом я несколько раз слетала вниз, и падала на пол, хотя и не так трагически, больно и громко как в прошлый раз. А может я просто перестала обращать внимание на боль, падение. Все…все мои мысли были заняты борьбой с упрямой головой рычага и попеременно выплескивающимися из унитаза нечистотами.

Когда унитазы исторгали из себя фекалии, я прекращала поединок с рычагом. Клала дужку на подоконник, который совсем окривел, а местами вдавился, покрылся глубокими ямами, и, слезая вниз, принималась за уборку.