Иной мир. Часть 2

— И это говорит бесстрашный Ермак! — Витёк подошёл и навис надо мной своей упитанной тушей. — Ты же у нас этот… отчаянный!

— Детдомовский, — не оборачиваясь сказал Емеля. — Ты хотел сказать детдомовский, верно?

— Пофиг, — отмахнулся Витёк и снова начал наседать на меня. — Ермак, с меня бабло, с тебя водка. Годится? Ты же у нас спец по трубам лазить. Подумаешь, зима. Подумаешь, четвёртый этаж.

Я встал, ткнул кулаком Витька в грудь и ответил:

— Я по обледенелой трубе не полезу и это первое. Второе — продолжать бухать мне не хочется. Третье — завтра на пары и пора бы спать лечь.

Витёк принялся хохотать и скакать по комнате словно горный козёл по скалам.

— У него что, помешательство? — спросил Емеля, поставив игру на паузу и с удивлением посмотрев на соседа по комнате.

— Зассал, Ермак? — спросил Витёк, резко остановившись рядом со мной. — Боишься слезть?

— Спускаться по этой трубе слишком опасно. Подняться обратно точно не получится, — ответил я. — Она обледенелая. Внизу минимум снега, а под ним мёрзлая земля. Я не готов умереть.

Это был вызов, который я бросил Витьку, сам того не подозревая. Дурной у него характер. Сколько раз я бил ему рожу? И всё из-за его глупых выходок. Надоело.

— Я спущусь вниз по трубе, а затем залезу! — воскликнул Витёк и принялся стягивать простынь со своей кровати. — Тут нужно думать, Ермак. А ты это не умеешь. Я даже обратно залезть смогу! И этот пузырь мы будем пить с Емелей!

— Да пейте! — взорвался я. — Честно, мне не жалко. Я спать.

Я просто лёг и накрылся одеялом с головой. Витёк что-то бормотал и сновал по комнате. Емеля пытался его отговорить. Коменда у нас жёсткая и выйти нормальным путём из общаги после одиннадцати просто невозможно. Вахтёрша тоже не сахар. До третьего этажа на окнах решётки. Либо по простыням спускаться, либо по водосточной трубе, что в полуметре от нашего окна. Не могли строители её ещё на метр сдвинуть?

Когда в ноги подуло холодом, я понял, что Витя всё-таки решил спуститься. Шанс благоприятного исхода имеется. Если обхватить трубу руками и ногами, то можно скатиться по ней. Взобраться точно не получится. О затее с простынью я не подумал. Витя обмотал её вокруг трубы и реши привязаться. На что он рассчитывал не известно. Возможно, всему виной выпитая нами бутылка водки. Я не был пьяным. По крайней мере так считал. Витя считал так же.

То, что Витя упал, я понял по крику Емели. Простынь порвалась, и восемнадцатилетний здоровяк рухнул на мёрзлую землю спиной с высоты четырёх этажей. Витя прожил до утра, а затем умер от кровоизлияния. Его позвоночник был сломан во многих местах…».

Снова выброс в неизвестность. Снова Рандомный выбор. Снова прошлое…

Я просматривал свою жизнь, понимая, что умираю. Плохие и хорошие фрагменты бежали бесконечной чередой. Радость и грусть. Любовь и ненависть. Удовольствие и боль. Жизнь полна ощущений. Хороших и плохих. Когда же это кончится?

Фрагмент 2

Выплыть из бреда памяти было сложно. Всё смешалось. Реальность стала фантазией, а фантазия реальностью. Не отдаю себе отчёта. Не понимаю, жив или уже мёртв. С Боковым Андрюхой, пообещавшим, что мы встретимся в другой жизни, я так и не встретился. Нет её, другой жизни. Есть жизнь эта. И она продолжается.

Открыв глаза и увидев освещённую пламенем костра морду медведя, я не испугался. Просто мне настолько плохо, что испугу в сознании места не сыщется.

— Он очнулся, — сказал медвлюдь Угрх кому-то, продолжая смотреть на меня. — Жить будет. Я говорил.

— Ну ка посторонись. — Боков навис надо мной и широко улыбнулся. Надавив на мой нос словно на кнопку, сказал: — Вкл-выкл не работает. И вправду, живой. А казалось, что какой-то робот. Как себя чувствуешь, Никита?

Я, с трудом выдавив из себя улыбку, ответил:

— Чувствую себя сосиской, которую съели. Я сосиска, которая прошла систему пищеварения и вышла естественным путём.

— Дерьмо? — удивился сидящий рядом Угрх. — Никита, почему ты считаешь себя дерьмом?

Боков засмеялся и избавил меня от ответа:

— Это такое выражение… но тебе, куску шерсти, это не понять.

Я решил осмотреться. Свет создаёт костёр в полутора метрах от меня. Помещение тёмное и сырое. Потолок низкий, метра два с небольшим, и каменный. Мы в пещере. И, кажется, мы в ней давно. Благоустройство уже начато. Рядом два топчана. Я тоже лежу на топчане из сухих веток и травы, а под головой что-то мягкое.

— Попить хочу, — пожаловался я. — И поесть.

— Сейчас всё будет, — ответил Андрюха и бросился к костру, у которого стоят чайник и котелок.

Шея… В районе шеи болит и мешается. Повязка там или что похуже? Дотронувшись, я ощутил на своей шее склизкий пульсирующий комок. Испуганно отдёрнув руку, заверещал:

— Что там? Что ко мне присосалось? Уберите! Уберите это!

Угрх с поразительным спокойствием не дал мне вскочить, схватил за руки мощными лапами и придавил к топчану так сильно, что заболело всё тело. Тихо прорычал-сказал:

— На твою шею я посадил чудо-насекомое, которое высасывает весь яд и гной. К тебе присосался шквор. Ядовитый шквор. Живой ты благодаря мне. Не бойся и успокойся.