Иностранка

Потом Михаил Иванович передал свой фонарик Алеше и приказал светить ему в руки. Толя тоже направил луч фонаря на ладони Михаила Ивановича. Казалось, они светятся в темноте. Мадлен внимательно следила за тем, как его короткие пальцы сначала ощупали гильзу, потом переложили ее в левую руку, и она оказалась крепко зажатой в кулаке. Затем пальцы правой руки осторожно вытащили из горлышка клочок марли. Несколько мгновений клочок лежал неподвижно, его рассматривали под слепящим светом… Это просто затычка!.. Теперь из левой руки гильза переходит в правую, левая ладонь переворачивается и разжимается. Гильза зажата между средним, указательным и большим пальцами правой руки.

Все молчат. Если бы глаза стоящих вокруг могли светиться, к ладоням Михаила Ивановича протянулись бы еще десять ярких лучей.

Теперь снова пришла в движение левая рука Михаила Ивановича, кончики пальцев осторожно коснулись горлышка гильзы, потом сжались вместе и потянули туго скатанный листок бумаги.

— Осторожно!.. Не торопись!.. — волновался Николай Кузьмич. Ему казалось, что толстые пальцы старика вот-вот раздавят эту хрупкую палочку, она рассыплется в пыль и заключенные в ней последние слова неизвестного воина, с которыми он обращался к своим друзьям, исчезнут навсегда.

Уже не раз в местах боев люди находили старые ружейные гильзы с вложенными в них последними приветами. Спрятать маленький листок в медную оболочку было иногда для умирающего бойца единственной возможностью сообщить товарищам о последних минутах своей жизни.

Затаив дыхание, Мадлен ждала, пока Михаил Иванович разворачивал записку.

Как нельзя более кстати сейчас пришлось то, что его руки привыкли к тонкой работе, к бережному обращению с крохотными деталями кораблей. Двигаясь еле заметно, ощущая сопротивление бумаги, они раскрывали записку, и под яркими лучами фонарей проступали слова, написанные черным карандашом на клочке вырванной из тетради бумаги в косую линейку.

Наступила томительная пауза. И, наконец, Михаил Иванович озадаченно произнес:

— Вот так так…

— Ну, что там написано?.. — придвинулся к нему Николай Кузьмич.

— Ничего не понимаю!.. Шифра этого я не знаю… Передаю Резеде… Улица Петра Великого… А дальше какие-то цифры! Вот и все…

— М-да! — хмыкнул Николай Кузьмич.

Ребята сразу повесили головы. Столько пережить, найти гильзу с запиской и ничего не узнать!..

В полном молчании двинулись обратно длинными коридорами…

Какое счастье снова увидеть небо, пронзенное солнечными лучами!.. Почувствовать легкое прикосновение ветра к лицу… А главное, дышать, глубоко дышать свежим морским воздухом…

Им казалось, что они пробыли под землей невероятно долго. На самом деле еще не было и шести. Мадлен успокоилась. Бабушка не успеет поволноваться, как она уже вернется. Мадлен будет сегодня что рассказать своим спутникам!.. Они наверняка ей позавидуют…

Машина быстро приближалась к городу. Ребята устало дремали. Михаил Иванович погрузился в свои мысли.

Когда въехали в город, Николай Кузьмич обернулся к ребятам.

— Ну как, ребята, запомните сегодняшний денек? — весело спросил он.

— Я, папа, совсем не боялся! — сказал Толя. — За Мадлен только беспокоился…

— А я здорово перенервничал!.. Проклинал себя, что поддался вашим уговорам и повез вас в катакомбы!.. Сам-то я их хорошо знаю и не учел, что вы по глупости можете не туда зайти и заблудиться!.. Да еще иностранку с собой взяли!.. Чего только не передумал, пока мы с Алешей вас искали…

— А мне было очень интересно! — сказала Мадлен. — Я только чуточку боялась!.. Давайте поедем туда завтра опять!.. Возьмем с собой бабушку и Этамблей!

— Нет уж! — сказал Алеша. — Вдруг бабушка твоя потеряется!

Все засмеялись. Но Михаил Иванович даже не улыбнулся. Он вдруг повернулся к Николаю Кузьмичу.

— Вспомнил!.. Вспомнил, кого звали Резедой!.. — сказал он.

Глава восьмая

Как Мадлен и ожидала, своим рассказом она вызвала в старике Этамбле самую горячую зависть. Низкие своды пещеры, созданные природой залы, таинственное подземное озеро, кости доисторических львов и страусов — все это не могло не взволновать его воображение.

— А гробниц ты не видела? — допрашивал он Мадлен. — Древних захоронений!.. Наконечников стрел?..

— Там валяются медные гильзы! Их очень много!.. — и Мадлен вытащила одну из кармана, она сохранила ее как сувенир.

Но Этамбля не устраивали ружейные гильзы. Он мечтал о древних луках, арбалетах и кубках, из которых пили вино народы, населявшие землю тысячелетия тому назад.

Короче говоря, все, что относилось к двадцатому веку, у него не вызывало ни малейшего интереса. Научного, конечно. Как археолог, он привык иметь дело лишь с вещами, принадлежавшими исчезнувшим народам.