Иностранные связи

Во время жениховства Фред понял, что должен сыграть роль героя еще одной детской мечты Ру. Мечты об Идеальной Свадьбе. Залитый солнечными лучами газон, много-много цветов, музыка Моцарта и Бартока, клубника, домашний свадебный торт и шампанское на бузине. Романтическая оказалась девушка, хотя и феминистка до мозга костей. Для начала Ру не взяла фамилию мужа, но и прежнюю свою фамилию — Циммерн — не захотела оставить. С отцом, профессором Л. Д. Циммерном, преподавателем английского языка и весьма уважаемым нью-йоркским критиком, отношения у нее были теплые, дружеские, но зачем феминистке всю жизнь носить фамилию отца, тем более отца, который ушел из семьи, когда Ру была совсем крошкой? Вместо этого по случаю брака Ру сменила фамилию на Марч. Новую фамилию она выбрала, потому что родилась в марте, а еще в честь любимой книги детства, «Маленькие женщины», — Ру была очень близка главная героиня, Джо Марч. (Ру решила, что если у них будут дети, то мальчики получат фамилию отца, а девочки — ее новую фамилию, которая будет наследоваться по материнской линии.)

Фред уже подумывает, не остановилось ли движение на Северной (или, как называют ее лондонские газеты, Невезучей) линии, когда к платформе наконец подходит поезд. Фред садится в вагон, доезжает до станции «Тоттенхем-Корт-роуд» и пробирается вдоль холодных, выложенных плитками, похожих на сточные трубы туннелей — стены их пестрят афишами, которые приглашают лондонцев на февральские культурные события. Фред на афиши не смотрит. У него туго с деньгами, ему не на что ходить на концерты, спектакли, фильмы, выставки и спортивные зрелища; не на что ему и выехать из Лондона. Прошлой осенью, обдумывая поездку, Фред и Ру рассчитывали на его отпускные, сбережения обоих и деньги от сдачи квартиры и надеялись облазить весь Лондон. И не только Лондон. Они собирались в Оксфорд, Кембридж, Корнуолл, Уэльс, в Шотландию, Ирландию, на материк. Фреду хотелось увидеть все, путешествовать целую вечность — казалось, ему и Ру даже вечности не хватит. А сейчас, если бы и были деньги, все равно нет желания исследовать даже Ноттинг-Хилл-Гейт.

Ру мечтала в июне поехать в Лапландию снимать белые ночи, ледники, северное сияние, оленей. «Пейзажи Снежной королевы», — объясняла она. Но что толку думать о Ру, твердит себе Фред, стоя уже на платформе в ожидании поезда на запад. Она не любит меня и никогда не любила; она оскорбила меня и, может быть, предала; сказала, что не хочет меня больше видеть. И я, после всего что случилось, видеть ее не хочу.

Несмотря ни на что, Фред видит Ру внутренним взором: широко раскрытые темные глаза, жесткие волосы; вот она рассказывает о зеленых льдах, о высокогорных цветах… Ру предавала его уже тогда. Фотографировала, а то и трахалась — иначе, приличней, и не скажешь — с теми двумя! И что самое страшное, она и его тогда фотографировала, и с ним занималась любовью. В те последние, необычайно теплые ноябрьские недели Ру была еще более оживленной, чем обычно, еще больше похорошела, вся светилась радостью, потому что готовилась к своей первой персональной выставке и собиралась (как она думала) с Фредом в Лондон.

Выставку Ру решила назвать «Творения природы». Большинство снимков были сделаны в округе Хопкинс, некоторые из них для газеты, где Ру работала. Позже Ру клялась, что предлагала Фреду посмотреть фотографии, пока не вставила их в рамки, а Фред сам не захотел. Но, насколько он помнит, Ру сказала, что лучше увидеть всю выставку целиком.

Еще Ру говорила, что якобы велела ему ждать сюрпризов и сомневалась, будет ли он доволен, но Фред ничего такого не припомнит. Помнит только, что однажды она сказала:

— Я возьму несколько твоих прошлогодних летних фотографий, ладно? Лица твоего видно не будет.

На что Фред, к несчастью, — видимо, был увлечен работой — согласился. Ру действительно не раз повторяла, что кое-кому ее выставка не понравится, однако, по мнению Фреда, преподнести правду таким способом еще хуже, чем солгать. Фред и без того знал, что есть люди, которым фотографии Ру не нравятся, кому неприятно видеть нищету или изнанку американской мечты.

Холодным ясным ноябрьским днем, за час до открытия выставки, Фред вошел в галерею. В первом, большем из двух залов, подле кубка с кроваво-красным пуншем и аккуратно расставленных тарелок с сырными кубиками, нанизанными на зубочистки, Фред и Ру в последний раз тепло и безмятежно обнялись. Вокруг висели парами фотографии Ру. Она объединила снимки живых существ и неживых предметов, чтобы подчеркнуть их сходство. Некоторые из пар Фред уже видел, другие были новые — насекомые с усиками и телевизионные антенны на крыше, круп Шары и персик. Одни пары были трогательные и забавные, другие откровенно сатирические: двое жирных политиков, а рядом — два быка мясной породы. Но общее настроение выставки, по сравнению с другими, более ранними, было теплое, даже лирическое. Три года счастья, думал дурачок Фред, держа в объятиях свою талантливую жену, научили ее видеть в мире прекрасное и забавное, а не только уродливое и трагическое.