Инсбрукская волчица

– Ах ты, Господи! – воскликнул лавочник, увидев меня растрёпанную с синяками и ссадинами на лице. – Ты чего красная вся? Дышишь ещё, как лошадь… За тобой что, полиция гонится? – взгляд лавочника стал каким-то неприветливым, даже злым, отчего я попятилась назад, – Дверь закрой, а то дует, – неожиданно сменил тему Зепп.

– Да я это…

– От кого бегала? Ну-ка признавайся!

– От одноклассниц, – с трудом выдавила я.

Зепп присвистнул.

– Вот так номер! А почему?

– Они… они пристают ко мне.

– Каким же образом?

– В школе прохода не дают. Кричат всякое. Толкаются и дразнят меня.

– А как дразнят?

– «Шайба», – процедила я сквозь зубы. Противно было даже вслух произносить своё гадкое прозвище, – а ещё «блохастая». Ещё набросились на меня сегодня. «Разыграли» недавно, заперев в шкафу… Я и сказала учителям потом, кто меня затолкал туда, а сегодня одноклассницы меня подкараулили и вот, лицо всё расцарапали… Да ещё и толкнули так, что я – головой в ограду.

– Вот звери, а, – сочувственно покачал головой лавочник, – понимаю тебя… Когда-то сам таким был до поры до времени. Только думал, что у девочек по-другому. А вот оказалось, что нет. Что-то злые нынче бабы стали, палец им в рот не клади… А ты их сама «разыграть» не хочешь? Вот смотри, – он достал наган, после чего, раскрыв барабан, продемонстрировал холостые патроны.

Странно, он утверждал, что оружие у него чисто сувенирное и нерабочее. Но, похоже, он просто пару важных деталей отвинтил, а так оно вполне себе настоящее. Похоже, он когда-то работал на оружейном заводе – ведь только «тех самых, которыми Шерлок Холмс выбивал рожицу» у него было штуки три. И ещё два или около того – копий револьвера «Ле Ма» с гравировкой американских конфедератов.

– Ишь, глазёнки как загорелись, – улыбнулся Зепп, наблюдая за моей реакцией. – Не бойся, боевых патронов не держу.

Поразительно! Он уже сколько лет мастерит огнестрельное оружие, и до сих пор ни у кого не возникло и тени подозрения! Зеппа все считали безобидным чудаком, но глядя на него сейчас, я начинала в этом сомневаться.

– Вы дадите мне… – я не договорила, но было и так понятно, что именно я хотела получить.

– Советую тебе решить конфликт более мягкими методами, поговори с родителями, учителями. Знаю, о чём ты думаешь. Наверное, о том, что я, как все взрослые, ничего не понимаю, – улыбнулся Зепп, – но если станет совсем невмоготу, тогда приходи. Мы их напугаем.

Лавочник для верности выглянул и проверил, не притаился ли кто за углом с единственной целью подкараулить меня и продолжить разборки. Убедившись, что на улице никого нет, он кивнул, мол, иди, там нет никого.

– И язык-то не распускай при ком попало, – напутствовал меня Зепп.

С того дня к моим ежевечерним мечтам перед сном прибавилась ещё одна: я поднимаю тяжёлый красивый револьвер и стреляю. Бах! – и на пол падает Хильда Майер. Бах! – Ирма Нойманн. Пафф, пафф, пафф – оставшиеся в живых бегут к двери и визжат! Какое это упоительное чувство – чувство власти над ними! Над их страхом! Над их жалкими жизнями! Пафф – и падает начальница гимназии. Такая важная, такая всемогущая! Один выстрел – и нет её! Как хорошо бы было, если бы у меня была хоть одна из этих чудесных штук, которыми торгует Зепп в своей неприметной лавке…

Я засыпала в сладких мечтах о мести, не замечая, как постепенно эти мечты превращаются в пусть пока ещё очень приблизительные и неосуществимые, но вполне реальные желанные планы.

Из дневника Ингрид Лауэр:

«30 октября 1903 года

Шла на работу с тяжёлым сердцем. Мне сегодня снова вести уроки в «моём» классе. «Моём»… Я до сих пор называю этот класс своим, хотя учитывая, как гадко они со мной обошлись… Это не просто невинные проказы! В их возрасте пора бы понимать грань между безобидной шалостью и настоящими проступками.