Инспектор ливней и снежных бурь

Наша жизнь должна быть активной и все время обновляться, чтобы походить на путешествие. Пищей нам должны служить маисовые лепешки и мучной пудинг. Мы должны быть все время начеку, видеть, как восходит солнце, а не вставать в привычное для всех время, входить в дом так, как хан входит в караван-сарай. В полдень я не обедал, съел только маисовую лепешку и утолил жажду из ручья. Когда я сидел за столом, радушие было столь полным, трапеза столь обильной, что казалось, будто я завтракаю на берегу реки в середине трудного пути. Вода была живым источником, трава – салфеткой, разговор – свободным, как ветер, а слугами, готовыми угождать нам, были наши простые желания.

Выкиньте мораль из басен Пилпая57 и Эзопа, и что останется?

Больше не будет прогулок по лесным просекам, откуда иногда открывается вид на пруд.

Размышляя над тем, как честно заработать на жизнь и при этом не лишить себя свободы для своего истинного призвания, – раньше этот вопрос тревожил меня еще больше, чем сейчас, – я часто поглядывал на большой ларь у железнодорожного полотна, шесть футов на три, куда рабочие убирали на ночь свой инструмент, и думал, что каждый, кому приходится туго, мог бы приобрести за доллар такой ящик, просверлить в нем несколько отверстий для воздуха и забираться туда в дождь и ночью; стоит захлопнуть за собой крышку и закрыть ее на крючок, чтобы свободу мысли обрести и дух освободить. Это казалось мне далеко не худшей из возможностей, и ею не следовало пренебрегать. Можешь ложиться спать, когда вздумается, а выходя утром, не бояться, что кредитор потребует с тебя квартирную плату. Зачем ставить себя в трудное положение? А сколько людей укорачивают себе жизнь, чтобы платить за больший и более роскошный ящик, а ведь они не замерзли бы и в таком. Не хотел бы я оказаться в таком незавидном положении, в какое попали сейчас многие люди.

Если вы понимаете под тяжелыми временами не такое время, когда нет хлеба, но такое, когда нет пирогов, то мне вас нисколько не жаль.

Экономические вопросы допускают легкомысленное к себе отношение, но шутками от них не отделаешься.

Почему вы не надеваете комбинезон? – Но это все, что у меня есть. Я надеваю его и наверх и вниз.

Сегодня мне показали Джонни Риордана. В такой холод он ходит в одной рубашонке, поверх которой надета какая-то старая тряпка; в башмаках у него огромные дыры, в которые, по его словам, попадает снег, пальто вовсе нет – и так ему приходится ходить каждый день пешком в школу около мили по открытой всем ветрам железнодорожной насыпи. Одежда его, в бесчисленных заплатках, ведет свое происхождение, или претендует на родство, или некогда составляла одно целое с моими штанами, которые сели так, будто его мать укрывала ими чайник для заварки. Это маленькое человеческое существо – хрупкая игрушка судеб, брошенная в холодный и равнодушный мир, а наготу его прикрывает лишь рваная тряпица. Лучше услышать, что все первенцы Америки перебиты, чем знать, что у него мерзнут руки и ноги, в то время как мне тепло. Неужели человек настолько ничтожен, что не достоин носить ничего лучшего, чем одежда из мешковины или тряпья, и не заслуживает лучшей еды, чем холодные объедки, которые ему бросают? Есть ли такие люди, которым мы оставляем наши обноски, отдаем старое платье и башмаки, когда они больше не могут служить нам самим? Пусть уж лучше богачи ходят в лохмотьях, а дети бедняков носят пурпур и тонкое белье. Меня охватывает дрожь, когда я думаю о судьбе невинных детей. Наши благотворительные учреждения – оскорбление для человечества. Что это за благотворительность, которая раздает крошки с ломящихся от яств столов, оставшихся после ее пиров!

3 часа пополудни. Шел кружным путем через Таттл-роуд и Уолден-ский пруд.