Инспектор Золотой тайги

Ну, попробуйте на минуту вообразить себе, господа, какого–нибудь нашего полудикого атамана беседующим на светском рауте с дипломатическим представителем Запада. Чего можно дождаться от этакого предводителя дикой дивизии, кроме матов и рассуждений о способах разрубания противника до пояса? Именно поэтому Никита Тимофеевич Ожогин призывает авангард делового мира Сибири примкнуть к Временному правительству автономной Сибири. Я понимаю: вы люди, умеющие считать деньги и не любящие ими рисковать. Во–первых, вам нужны гарантии. Поэтому я говорю прямо: наши предложения подкреплены мощью и авторитетом крупнейших держав мира, что прямо вытекает из вышесказанного. Во–вторых, что вы выигрываете из сотрудничества с нами? После того, как союзники распространят свое влияние вплоть до Урала, а это неизбежно, сюда устремятся иностранные капиталисты. Чтобы выжить, не дать себя подмять, местные деловые люди должны быть объединены и близки к правительственным кругам. Всего этого достигнете тем, что поддержите нас сейчас, в этот рекреационный период. В свою очередь, и мы заинтересованы: кроме финансовой поддержки с вашей стороны, мы будем иметь и политическую выгоду — поддержка деловых кругов Сибири придаст нам вес в глазах союзников и сделает их более сговорчивыми при заключении соответствующих договоров. Господа, я взываю к вашему благоразумию! Можно, конечно, попробовать пересидеть это страшное время, стиснув зубы и вцепившись в свой мешок с деньгами. Но в таком случае никто не даст гарантию, что завтра вы не лишитесь мешка вместе с руками!

– Какой ужас, — пробормотал Франц Давидович с отчетливо ощутимой иронией.

Как ни странно, Ганскау на это лишь усмехнулся добродушно и подлил всем шампанского.

Жухлицкий задумался. Можно было по–разному оценивать сказанное капитаном, но заинтересованность Японии, Англии и Америки в богатствах Сибири отрицать невозможно. Как знать, может, Сибири действительно суждена некая самостоятельность?.. Да, тут есть над чем поломать голову. Время и в самом деле такое, что если пойти с нужной карты, в конечном счете можно иметь баснословный выигрыш. А риск? Что ж, риск был и в самом сегодняшнем его положении, положении золотопромышленника, живущего на территории, в той или иной мере контролируемой Советами… Убедительно прозвучала и ссылка на Ожогина. Жухлицкий чуть усмехнулся: «финансово–экономический советник правительства»,— ишь какого титула удостоился старый лис!.. Впрочем, спешить не стоит. Надо дать капитану уклончивый ответ, а там видно будет. Подумав так, Аркадий Борисович поднялся.

– …И особое место в нашей программе занимает пункт о предоставлении Владивостоку режима порто–франко,— внушительно говорил Ганскау Ризеру.— Это ли не доказывает заботу правительства о процветании частного предпринимательства?..

– Николай Николаевич, прошу прощения! — перебил его Жухлицкий.— Предмет нашей беседы столь увлекателен, что можно проговорить до рассвета. А между тем нас ожидает скромный ужин. Заранее приношу свои извинения — чем богаты, тем и рады!..

* * *

Аркадий Борисович давно уже не чувствовал себя так легко и свободно, как в этот вечер. Одетый под молодца старателя — огненная шелковая рубаха, атласные шаровары, кушак длиной аршинов в семь,— он являл за столом образец гостеприимного хозяина, этакого таежного хлебосола. Рядом с ним — будто и впрямь хозяйка — сидела Сашенька в платье из тканной золотом парчи,— на бархатистых щечках темный румянец; моргнет невзначай — ресницы так и брызжут черными стрелами.

У Дарьи Перфильевны одежды, кроме той, в чем приехала, с собой не оказалось. Пришлось ей с великими усилиями натягивать Сашенькин сарафан. А вот на ноги она ничего подходящего так и не смогла подобрать,— осталась в дорожных сапогах. Сапоги отдали почистить казаку, а тот перестарался — густо смазал их, болван, дегтем. И теперь Дарья Перфильевна сидела за столом, втянув живот аж до хребта и благоухая, как тележная ось. Могучая грудь золотопромышленницы так распирала тесный сарафан, что старик Ризер, пока не пообвык немного, все косился на Дарью Перфильевну с некоторым смятением.

Капитан Ганскау, военный человек, со своей потрепанной гимнастеркой не расстался, в ней и вышел к столу. Отдохнувший, побритый, он выглядел немного лучше, чем утром, хотя голодный блеск не совсем исчез из его глаз. Увидев стол, белоснежный, уставленный снедью, залитый ярким светом восемнадцати свечей, он на миг замер, нервно дернул головой и лишь после этого пошел знакомиться и с армейским шиком расшаркиваться перед дамами.