Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №12

Овощная база Малино, ранний вечер, рабочий день окончен, «экипаж отдыхает» (как говорил мой майор). Отдых выглядит так — часть играет в карты, часть распивает, а часть сидит на окнах и с неослабленным интересом созерцает поле. По полю, находящемуся вне территории базы, идут двое с двумя большими сумками. Идут они по глинистой тропе, в сумках несут спиртной напиток. Это то, что в живой русской речи называется «гонцы». Они идут из магазина, они идут к нам! Торжественность момента, понятная даже Сэй-Сенагон. Проходят они в среднем за раз четыре шага. Либо нога цепляется за глину, либо нога цепляется за другую свою ногу, либо нога цепляется за ногу товарища. Шмяк. Шмяк. Второй «шмяк» — это упал второй, либо, споткнувшись о первого (если он шел вторым), либо в процессе поворота, дабы посмотреть, что случилось с другом. Потом оба встают и продолжают движение. Раз, два, три, четыре, шмяк, шмяк. Раз, два, три, четыре, шмяк, шмяк.

А еще двое ни водку не пьют, ни в карты не играют, ни с окон процедуру доставки не созерцают. Один из них — я. Читаю, не помню что, созерцаю все сразу и пишу. А еще один развлекается экзотически. Он поймал нечто большое и жужжащее — какого-то жука, ходит с этим и подносит это по очереди к носу присутствующим. Присутствующие все находятся в той стадии опьянения, когда жужжащий пятисантиметровый объект около носа замечается только через минуту. Зато реакция оказывается гипертрофированной — клиент взвизгивает, вздрагивает, вскидывается, испускает струю матерной лексики, но за раздражающим фактором кинутся не может — ибо находится на той стадии опьянения, когда вскинуться можно, а сделать три шага уже нет. Вот так и отдыхаем…

Реальность слагается из множества компонент. Или — как сказала бы Сэй-Сенагон — мир един, и то, что вы, мой друг, называете компонентами — лишь разные взгляды. И, может быть, добавила бы — взгляды затуманенного сознания. В том смысле, что незатуманенное дзэнско-синтоистское сознание видит мир в единстве…

Частью советского мира, который был, есть и пребудет уж точно, что вовеки, являются научно-исследовательские институты, которые были двух подвидов: академические и отраслевые. Героем нашего повествования был достойнейший представитель второго подвида. Вот его могучие корпуса, вот его необъятная территория, вот его сокровенные подвалы, вот его интереснейшие люди — вот они перед тобой, читатель, на этих страницах, в строчках, написанных желчью, ядом и кровью и вдохновленных осознанием напрасно (на 95 %-ном доверительном уровне) прожитой жизни. Что же до институтов академических, то о них напишет кто-нибудь другой, хотя различия между подвидами обычно невелики.

Существует иное, неформальное деление. Моя подруга М.Г. (не сотрудница ВЭИ) полагает, что все НИИ бывают двух типов. В НИИ первого типа мужчин больше, чем женщин, имеется горнолыжная секция, устраиваются вечера бардов, система заказов функционирует плохо, и начальство не любит, когда у сотрудниц появляются маленькие дети. В НИИ второго типа больше женщин и заказов, нет горнолыжной секции, не устраивают вечера и спокойно относятся к возникновению детей. Моя подруга М.Г. работала в НИИ второго типа, в комнате с тремя женщинами, и вот так совпало, что эти три были на сносях. Как-то моя подруга посреди разговора со мной остановилась, сделала паузу, тяжело вздохнула и произнесла не к месту: «Понимаешь, они даже о тряпках не говорят… только о моче». Это, быть может, излишне лапидарное, но зато концентрированное описание НИИ второго типа.

Но у нас горнолыжная секция была.

Есть люди, о которых можно рассказывать часами. А о некоторых — увы… Определяется это, конечно, и наличием собственно информации и желанием ее донести до людей. У кого-то жизнь «малособытийная», о ком-то мы мало знаем, о ком-то знаем, но брезгуем. Что мы знаем, например, о жизни Сэй-Сенагон? Ведь, по существу, немногое… Так и о жизни моего начальника А.Е., хотя, похоже, по другим причинам. Однажды, вернувшись из какого-то начальственного кабинета весьма злым, он сел за стол, помолчал, а потом изрек: «Сидит где-то в глубинах аппарата маленький человечек и дрочит вопрос. И вопрос стоит». По-видимому, фраза «вопрос стоит» несколько раз произносилась в разговоре и запала моему начальнику в душу. Другой случай, впрочем, имеющий с этим нечто общее. Вернулся мой начальник, видимо, от главбуха, которая не сделала что-то такое, чего он хотел. Чего-то там не подписала. Остановился посреди комнаты и злобно, цедя сквозь зубы, с растяжечкой произнес: «Та-а-кой лес-бос!..»

Интересная форма — сказал бы Фрейд — для сублимации раздражения. Инкриминировать человеку сексуальную ориентацию… Надо полагать, Сэй-Сенагон этого бы не поняла.