Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №3

"Да, я как раз собирался получше его рассмотреть, — ответил Вильгельм, направляясь вон. — Идем, Адсон".

"Говорю: Здесь опасно, а ты собираешься рассматривать… Ох, Вильгельм!" — крикнул вслед Убертин, неодобрительно качая головой.

"Кстати, — добавил Вильгельм уже из середины нефа, — что это за монах: смахивает на животное и говорит по-вавилонски?"

"Сальватор? — обернулся Убертин, уже ставший на колени. — Он, можно сказать, мой подарок этому монастырю. Так же как и келарь. Расставаясь с францисканской рясою, я ненадолго посетил свою прежнюю обитель в Казале, где в то время несколько монахов попали в неприятное положение: братия заподозрила, что они — спиритуалы из моей секты. Так во всяком случае они выразились. Я постарался защитить монахов и добился для них разрешения последовать моему примеру. В прошлом году приезжаю сюда и вижу двоих из них: Сальватора и Ремигия. Сальватор… Он действительно похож на скотину. Но услужлив".

Вильгельм, поколебавшись, сказал: "Я слышал от него "всепокайтеся"… "

Убертин молчал. Потом махнул рукой, отгоняя назойливую мысль: "Да нет, вряд ли. Ты ведь знаешь этих мирских братьев. Темная деревенщина. Наслушались какого-нибудь бродячего проповедника и повторяют без понятия. Сальватора есть в чем упрекнуть. Он прожорливая похотливая тварь. Но по части благонадежности вне подозрений. Нет, Вильгельм, беда этого монастыря в ином: не в тех, кто ничего не знает, а в тех, кто знает слишком много. Среди них и ищи. И не воздвигай крепость подозрений на услышанном слове".

"Это не в моих правилах, — ответил Вильгельм, — я и из инквизиторов ушел, чтобы не делать этого. Но вообще-то слушать слова мне интересно. И думать о них".

"Слишком ты много думаешь. Юноша, — обратился Убертин ко мне, — не подражай учителю в дурном примере. Единственное, о чем стоит думать, как я убедился под конец жизни, — это о смерти. В смерти нам покои готов, завершенье всех трудов. Дайте мне помолиться".

Первого дня ПЕРЕД ЧАСОМ ДЕВЯТЫМ,

где Вильгельм ведет учёнейший диалог с травщиком Северином

Мы снова пересекли центральный неф и вышли из-под портала на улицу. Все сказанное Убертином, все его слова до сих пор грохотали у меня в голове.

"Он такой человек… Странный…" — осмелился я заметить Вильгельму.

"Он во многих отношениях великий человек — во всяком случае, был… От этого и странность. Только мелкие люди кажутся совершенно нормальными. Убертин мог бы быть одним из тех еретиков, которых сжег на костре. А мог бы — кардиналом святейшей римской церкви. И был, заметь, на волосок от обоих извращений. Когда я говорю с Убертином, мне кажется, будто ад — это рай, увиденный с обратной стороны".

Я не понял, что он хочет сказать, и переспросил: "С какой стороны?"

"В том-то и дело, — грустно покачал головой Вильгельм, — Прежде всего требуется установить, существуют ли стороны и существует ли целое… Да не слушай ты меня. И не смотри больше на этот портал, — добавил он, сопровождая последние слова легким подзатыльником, ибо я изо всех сил вывернул шею, не в силах оторваться от поразивших меня скульптур у входа. — На сегодня тебя достаточно напугали. Все кто мог".

Возвратив голову в естественное положение, я увидел пред собой нового монаха. Этот был одних лет с Вильгельмом. Он с улыбкой поздоровался и представился: Северин из Сант-Эммерано, монастырский травщик, ведающий купальнями, больницей и огородом. И если нам угоден сопровождающий по монастырскому хозяйству, он к нашим услугам.

Вильгельм сказал спасибо и добавил, что при въезде в аббатство заметил прекрасные грядки, занятые, по всей видимости, не только под съедобные, но и под лекарственные растения, — насколько удалось разглядеть под снегом.

"Летом или весною, когда всякий злак неповторимым соцветием изукрашен, сей огород дивным разнообразием много звонче восславляет Создателя, отозвался Северин сокрушенным голосом, — Но и в сию пору года глаз знатока по сухим ветвям видит, что произрастает, и убеждается, что этот огород богаче, чем любые гербарии, и цветистей, чем лучшие в них миниатюры. Да к тому же разные добрые злаки растут и зимой, а иные я высаживаю в горшки и держу в лаборатории. В изобилии следует иметь корневища кислицы — они помогают от катаров, а отвар корешков шалфея идет на припарки от кожных болезней; лапушник выводит экзему, молотые и тертые отростки змеевика, или горлеца, хороши от поноса и женских недугов; дикий овес — прекрасное пищеварительное средство, мать-и-мачеха лечит горло; выращиваем мы и отличную горечавку для пищеварения, и глицирису, и можжевельник — варим можжевеловый настой. Из коры бузины готовим печеночный взвар. Мыльнянка — ее корни толчем в холодной воде, помогает от воспалений. Кроме того, мы выращиваем валериану, добрые свойства коей вам известны".

"Разные травы требуют разного климата. Как же вам удается…"