Интервью для Мери Сью. Раздразнить дракона

Тварь поняла, что так просто ей не умереть, и взвыла уже от отчаяния. Йон же, закаленный в боях и не такими серенадами, задумчиво подошел к ырке, занес меч и честно попытался отсечь голову. Зря он не послушал моего совета. Отпилить было бы действительно проще. На пятой попытке усекновения сдался ырка — он просто вырубился. На седьмой — сталь. Μеч сломался. Наши с оборотнем взгляды сошлись на лопате, а потом шкура, включая задний ход, выдал:

— Даже не думай. Нет, девицы иногда игриво называли меня извращенцем, но не до такой же степени, чтобы оттяпывать башку нечисти заступом!

— Ну, все случается когда-то в первый раз. И отсечение головы лопатой… — я попыталась приободрить Йона.

Но оборотень приободряться не желал. В результате на рассвете мы вошли в деревню с оглушенным (по дороге глушили еще два раза — лопата все же пригодилась) упырем. Наш бенефис удался.

Детвора и мужичье глазели на связанного ырку, а девки — на щеголявшего голым торсом Йона: оборотень одолжил мне свою рубаху, которую я использовала в качестве юбки. Впрочем, и на меня бросали любопытные взгляды. Я надеялась, что исключительно из-за летевшей метлы. Надеялась, но, увы, верилось в другое. Уж больно высоко, судя по взорма некоторых, располагался черен. Аккурат на уровне разодранного выреза моей рубахи.

Староста, которого шумная детвора упредила, поджидал нас у колодца. В его незамутненных глазах сияла кристальная честность, которая дороже денег, и я поняла: раз эта добродетель столь бесценна, значит, старый хрыч готовится торговаться.

До меня донеслись шепотки «бесстыжая девка» и «совсем совесть потеряла». Впрочем, в противовес бабьим замечаниям раздавалось одобрительное мужское хмыканье. А я же лишь подумала, что терять совесть и стыд — дело непрактичное, а я, как бережливая особа, такого транжирства допустить просто не могу. Зачем терять, если это можно выгодно толкнуть с максимальным гешефтом?

Но тут мои размышления прервал в очередной раз попытавшийся очнуться ырка.

Дзинь!

Йон отработанным до автоматизма движением вновь усыпил тварь лопатой. Μонстроузная морда обмякла. Народ притих. Староста икнул.

Я же, пользуясь тишиной, плюнув на правила этикета, такие как приветствия, обсуждения погоды и природы, а также нынешних цен на брюкву, огласила сразу цель визита.

— Μы выполнили уговор, и даже сверх, — я пнула пяткой добычу. — Поэтому как насчет премии?

Староста понял, что сейчас совершается страшнейшее из преступлений: на его кошель покушаются. Причем честно, прилюдно и без возможности дать сдачи в глаз.

— У нас был уговор, что вы принесете голову. Вот и рубите ее тут.

Увы для старосты: в ходе поимки твари я разодрала рубаху, лишилась юбки, вывихнула ногу и наставила тьму синяков. Одним постоем для компенсации моих убытков (и это я еще моральную сторону не посчитала!) было маловато.

— Ну, если вы так настаиваете… — начала я, — то я дам вам возможность сэкономить еще больше: отрубите башку этому упырю сам.

С такими словами я потянулась к узлам. Деревенские, не сговариваясь, разом отступили на несколько шагов. Поэтому староста, мы и собственно ырка остались в резко расширившемся кругу.

Крост огляделся, вздохнул, словно принимая непосильное решение, и скрипя зубами выдохнул:

— С — с — сколько?

Вот тут я оглянулась на Йона. Оборотень задумчиво посмотрел на заступ. Потом на меня, которая была сейчас не менее опасна, чем ырка, взвесил, кого в случае крайней надобности успокаивать будет тяжелее, и выдал:

— Три золотых, постой и добротная одежда.

Я же после озвучивания цены могла наблюдать эффект удушения: староста побагровел, потом побледнел, открыл беззвучно рот — это за горло Кроста схватила жаба. Жадность в старосте боролась со здравым смыслом долго. Я уже подумывала о летальном исходе, когда Крост все же выдохнул:

— По рукам.

Оборотень не преминул ударить по мозолистой мужицкой ладони. Сдача объекта проходила хоть и без акта приема — передачи, но под чутким оком наблюдателей. В оные специалисты записалось практически все село.

Упыря почему — то не спешили убивать, а связали не хуже мумии, накинули на морду мешок и вообще, по ощущениям, подготовили для транспортировки «Почтой России».

Мне же, уставшей, голодной и подмерзшей, хотелось лишь одного — поскорее добраться до дома Бажены и уйти в постельный разнузданный загул, именуемый глубоким и непрерывным сном.

В отличие от меня, у шкуры после сдачи добычи словно открылось второе дыхание: он скрупулёзно пересчитал медьки и серебряные монеты, убеждаясь, что в сумме они составляют три золотых, дотошно выбрал порты для себя и двое — для меня, несколько рубах… В общем, стало понятно: шкура к Бажене хочет, но частично. Желудок и спина оборотня жаждали сытной похлебки и мягкой перины, а вот уши явно не желали слушать трескотню хозяйки и тем паче понимать ее женихопромысловые намерения. И все же настал тот миг, когда мы с Йоном переступили порог дома Бажены.