Интимная Русь. Жизнь без Домостроя, грех, любовь и колдовство

Но ведь что-то чувственное между мужчиной и женщиной все же было? Не может, чтобы на протяжении тысячелетий наши предки оставались этакими лишенными чувств роботами, способными лишь выполнять программу «Плодитесь и размножайтесь»?

Глава 8. Любовь жалейная

Вы скажете: неужели же в Древней Руси вообще не любили друг друга в привычном нам смысле? Конечно, любили; проблема в том, что о чувствах древних русичей мы можем узнать лишь из произведений древнерусской литературы, а тексты эти писали не любовники, а моралисты, осуждавшие любовь как грех[114]. Вот только страсти прорывались на страницы, несмотря ни на что! Как эмоционально звучит вот это признание:

И рече мужу своему: «Господине мой и свете очию моею! Азъ на тя не могу зрети. Егда глаголеши ко мне, тогда взираю и обумираю, и въздеръжат ми вся уды тела моего, и поничю на землю».

Говорит она мужу своему: «Господин мой и свет очей моих! Я на тебя не в силах смотреть: когда ты говоришь со мной, тогда лишь гляну — и обмираю, и содрогаюсь всем телом, и падаю на землю»[115].

Такая страстная речь приведена… в «Слове Даниила Заточника» как образец речей жены злой, неверной, которая признается супругу в пылких чувствах.

Может сложиться представление, что любовь, какой ее понимают наши современники, была неизвестна в прошлом. Но это не так. По словам отечественного историка Вадима Долгова (род. 1972), исследующего именно повседневную жизнь Древней Руси, то чувство, которое известно нам как любовь, называлось по-другому: жалость, тоска по кому-то, горение сердца[116]. Еще говорили: «Похоти разгорелись».

Отсюда и пошло то самое «жалеет — значит любит»! «Жалеть», имея в виду «любить», в старину говорили в большинстве российских губерний. Причем такое значение сохранялось даже в начале XX века. Русская писательница Надежда Тэффи (1872–1952) пишет: «Между прочим, ведь “любить” интеллигентское слово. Народ говорит “жалеть”. Как это глубоко и горько»[117]

.

Любимого человека всегда «жалеют»: например, в Калужской губернии «жалкий» — это «милый», «дорогой». В Псковской «жалена» — «любимый», «милый». «Прощай, жалкий!» — могла сказать влюбленная девушка своему возлюбленному. А о себе подумать: «Он меня жалеет, с другой не сменяет!» За любимого русские женщины болели душой, сострадали ему: «болезненький», «боля» — эти слова тоже обозначают возлюбленных. Вот такая загадочная русская душа, вот такая любовь по-русски!

Для более интимных отношений на Руси были в ходу свои слова: «любосластие», «любоплотствование», «похотьствовать», «спать», «залежать», «разжение плоти». В некоторых средневековых текстах половой акт обозначали словом «колотье». Судя по всему, влюбленные между собой говорили достаточно откровенно. Церковные исповедники среди других грехов выделяют и «замолвить срамное слово ради похоти» или «блуда ради»[118].

^{Великороссы разных губерний. Псков. Тверь. Смоленск. Калуга. Тула. 1862. Иллюстрация из книги Pauly Theodore, de. Description ethnographique des peuples de la Russie. Par T. de Pauly. Publie a I’occasion du jubile millenaire de I’Empire de Russie. Saint-Petersbourg, 1862}

Одна жительница Древнего Новгорода по имени Милуша написала другой, Марене, письмо с очень непристойными выражениями[119]. В литературном переводе письмо звучало так: «Маренка! Пусть напьется [набухнет] вульва и клитор [родящее лоно]». И здесь нет ничего постыдного, просто таким образом сваха Милуша желает невесте, которую выдала замуж, поскорее забеременеть.

Похоже, это часть традиционных «срамных» свадебных песен, бытовавших на русской земле вплоть до XX века. Судя по тому, что даже населенные пункты в то время часто называли так «матерно», что наш современник бы раскраснелся, такие слова воспринимали как самые заурядные, не постыдные, а обозначающие конкретные органы. Значит, и о взаимоотношениях обычные люди говорили между собой с предельной откровенностью. Несомненно, бытовали и непристойные, по современным меркам, изображения. Наиболее известна «срамная» археологическая находка — так называемый запретный рисунок с Золотых ворот в Киеве; он был обнаружен при раскопках, проведенных советским историком и археологом Сергеем Высоцким в 1981 году. На этом граффито изображены мужчина и женщина во время коитуса, в лучших традициях порнографии ХХ века.