Интриги королевского двора

Али и Омар переглянулись, но расспрашивать не стали. Даже будучи стражем караванной тропы, Али понимал, что некоторые вещи лучше не знать. А Омар вообще предпочитал помалкивать, пока его не спросили.

Заговорил Омар только когда они вышли.

— Почему ты не сказал господину….

— Что Лилиан Иртон потеряла ребенка?

— Да.

— Я обязан ей жизнью. И не хочу взамен разрушить ее жизнь. Женщина с мужским разумом — редкость. И господин захотел бы ее, как драгоценный камень в свою корону…

Омар кивнул.

Все так.

Даже не как жену, не как любовницу, но как кольцо на палец. Потому что Звездная Кобылица никогда и ничего не делает зря. И от женщин с мужским разумом может прийти великая польза.

А может — и великий вред.

И Али был уверен — если Лилиан Иртон к чему-то приневолить — добра не будет.

Она чудесный и щедрый друг.

И смертельно опасный враг.

***

Великий Ханган об этом не задумывался.

Мысли его были просты и ясны.

Сына он любил. И сейчас думал об одном.

Если нельзя вызвать графиню сюда — можно отправить сына в Иртон.

Переживет ли он дорогу?

Неизвестно. Зима, шторма, пролив, опять же… Но часть пути можно проделать и по суше. А здесь…

Ханган изолировал мальчика ото всех, но яд как-то поступал в кровь ребенка. То юноше становилось чуть лучше после молока и ванн. То опять рвало кровью, и мальчик стискивал зубами подушку, чтобы не кричать от боли.

И Великий Ханган подозревал, что Лилиан Иртон — его единственный шанс на спасение сына.

А еще можно отправить с ним одних солдат. Ну там пару самых доверенных слуг. Может быть так отравителю будет сложнее добраться до жертвы?

Кто знает…

Страшно это — когда на глазах у тебя умирает твой ребенок. И ты — будь хоть кто, не можешь ему помочь.

Тут не то, что в Иртон — к самой Кобылице отправишься!

***

А зима шла своим чередом. Дети шалили и играли, учились и бездельничали, дрались — и вместе проходили краткую практику под руководством Джейми.

По поводу молодого барона пришел ответ от Эдоарда.

Его величество хотел видеть юношу лично. А потом уже утвердить. До тех пор же — пусть поместье остается под контролем графа Иртон. То есть — графини.

От супруга не было ни слуха, ни духа.

Лиля не знала, что письмо Джерисона к ней сначала прочитал Эдоард. Выругался, перечитал — и разодрал на клочки. А потом еще раз отписал графу, разнеся того в пух и прах.

Справедливости ради — Джерисон поступил с королевским письмом точно так же.

Не привык мужчина к разносам. И тем более к таким унизительным. А за последнее время ему их только ленивый не устраивал.

Во-первых, Джесу сильно досталось от кузена за неуместную возвышенность помыслов. Мол, куда ты лезешь? Если Адель беременна — деньги на травницу ей в зубы и пусть травит плод! Рехнулся, что ли?

Или ты собрался этого ребенка Лилиан подсунуть?

Да жена с тобой разведется после такого. Это ты мог ее раньше застращать. Пока она сидела ровно и ничего не делала. А сейчас — твой ребенок — это доказательство твоей измены. Явное.

Август первый взовьется. И от короля тебе влетит. Так что — деньги в зубы — и пошла, коза!

Во-вторых, Джесу досталось от Аделаиды, когда он предложил ей этот вариант.

Дамочка заявила, что если Альдонай спас ее ребенка и позволил ему уцелеть после побоев отца — значит, это явно дело богоугодное. И ребенка она родит! А господин граф Иртон может катиться к Мальдонае. Она вырвет эту любовь из сердца.

А что досталось?

А вот то. Все вышеизложенное было выдано на ультразвуковых тонах истерики — и в Джеса еще кидались вазами. Не попали, правда. Но ведь и в ответ вломить было нельзя. Как-никак женщина которая носит твоего ребенка.

В-третьих, написал письмо активизировавшийся Август Брокленд.

Начал за здравие, сообщил, что на верфях все спокойно и в делах Джеса — тоже. А вот закончил за упокой.

И сообщил, что первое же ущемление прав его кровиночки — и Джесу будет оторвано то место, которым он думать изволит. После чего граф Иртон сможет смело идти в альдоны — в его благонравии не усомнится никто. И если Лилюшка ему весной хотя бы слово плохое скажет… цени, кретин!

Она с тобой до сих пор не развелась. Хотя я бы тебя давно гвоздями приколотил вместо носовой корабельной фигуры.

И в-четвертых, пришло письмо от короля.

Граф Иртон.

Поражаюсь долготерпению Вашей жены — пожалуй, ее пора причислить к лику святых.

Ваше письмо неприемлемо. Извольте написать еще раз и переслать мне на проверку, чтобы не допустить откровенных глупостей.

И если до меня дойдут слухи о вашем некорректном поведении — пеняйте на себя. Мое терпение не безгранично.

Эдоард Восьмой, милостью Альдоная король Ативерны.

И внизу собственноручно королевским почерком приписано (обычно подобные письма диктовались секретарю, чтобы король не тратил время на переписывание набело).