Интригующее начало

– Три года. А давно вы стали врачом? – Мне тоже хотелось немного правды.

Он улыбнулся мне очень приятной улыбкой, которая так ему шла, несмотря на усталость.

– Немного больше, чем три года назад. И, строго говоря, я не врач, я хирург. Как ты это поняла?

Я указала на его правую руку.

– Ваши татуировки. Змея, обвивающая посох Асклепия. Ни один человек, далекий от медицины, не стал бы мучиться ради такого изображения. А если прибавить сюда якорь на другой руке и китайского дракона на спине, я бы сказала, что когда-то вы были еще и моряком.

– Помощником хирурга на корабле военно-морского флота «Луна». В основном мы ходили в тропических морях, но я бывал почти во всех уголках света.

– Так вот почему вы распознали симптомы малярии.

– Я заметил пузырек с настойкой Варбурга, когда ты искала для меня масло календулы. Ну и горькая же штука. Чаще всего используется при тропических лихорадках, а самая распространенная тропическая лихорадка – малярия. Я пытался распознать в тебе ее симптомы с тех пор, как увидел этот пузырек.

– Ну, она не возвращалась почти целый год. Я очень надеялась, что распрощалась с ней. Настойку хранила просто на всякий случай.

– Жаль, что ты не приняла других мер предосторожности, – многозначительно заметил он.

– Не сказала вам, – догадалась я. – Все очень просто: не хотела, чтобы вы из-за меня волновались. Я хотела общения на равных.

– А тебе никогда не приходило в голову, что можно начать общаться на равных со мной? Вероника, как ты можешь ожидать откровенности, если сама не откровенна?

Я закрыла рот, пораженная правдивостью его слов, а затем кивнула.

– Прямо в цель, мистер Стокер. Хорошо, будем теперь обмениваться откровениями, честная сделка.

– Отлично. Что ты хочешь знать?

– Почему вы скрываете свое настоящее имя? – спросила я.

Он замер, лицо сделалось непроницаемым, похожим на мрамор под резцом скульптора и таким же бледным. Он долго молчал, потом глубоко вздохнул, и мне показалось, будто он сдался.

– Как ты узнала?

– Инициалы на ящиках Уорда в вашей мастерской. Не так много на свете ученых-натуралистов с инициалами Р. Т.-В. Пожалуй, только Ревелсток Темплтон-Вейн. Эти ящики привезены из экспедиции, правда?

– Если ты знаешь мое имя, то знаешь и ответ на этот вопрос.

Его голос был сдавленным и холодным. Наш обмен откровениями явно пошел не так, как он себе это представлял, но я подумала, что надо еще немного попытать счастья.

– Экспедиции Темплтон-Вейна в Амазонию: 1882 и 1883 годы. С целью каталогизации дикой природы в дождевых лесах Амазонии, – процитировала я по памяти.

– Как это солидно звучит в твоем представлении! – с издевкой заметил он. – Так писали газеты и научные журналы. На самом деле мы выслеживали ягуаров. Сама видишь, одного я нашел, – добавил он, указав на шрам, пересекавший его лицо.

Я попыталась зайти с другой стороны.

– Почему вы больше не пользуетесь именем Темплтон-Вейн?

Его улыбка больше напоминала оскал.

– Если ты знаешь, кто такой Темплтон-Вейн, ты, без сомнения, знаешь и ответ на этот вопрос.

Я разгладила простыни, прогоняя нахлынувшие воспоминания.

– В то время я сама была в экспедиции, на Яве. Думаю, вам понятно, почему до меня не в полной мере доходили новости из других частей света.

Он в изумлении приподнял брови.

– Ява? Боже мой. Ты там была? Во время извержения Кракатау[13]?

– Да. Мне хватило ума уехать подальше оттуда, на Суматру, но, как оказалось, это было недостаточно далеко. Мне пришлось… непросто.

– Могу себе представить.

– Нет, – логично заметила я, – не можете. Никто не может. Я бы точно не смогла. Такой ужас невозможно вообразить даже самым впечатлительным из нас. Любопытно, что именно тогда я поняла истинность слов Аристотеля: «В природе всегда есть что-то поразительное» – если правильно истолковать слово «поразительное»: как нечто, что поражает и пугает. Я никогда не казалась себе такой маленькой, а мир не представляла таким огромным и поразительным, как в те часы, когда под моими ногами разверзалась земля.

Я на минуту прервала свой рассказ, а потом завершила его с бодростью, которую не испытывала, просто не могла испытывать при воспоминании о том времени.

– Новости из дома поступали плохо. Я увидела английскую газету только месяцы спустя. Я только слышала, что ваша экспедиция была неуспешной и вы на некоторое время пропали в джунглях.

– Это все, что ты слышала? – спросил он, и в его глазах промелькнул живой интерес.

– Говорю вам, я знала ваше имя и слышала о том, что вы организовали экспедицию на Амазонку, которая обернулась провалом. Но помимо этого я ничего не знаю.

– Да, это объясняет, почему ты осталась со мной, даже когда узнала, кто я такой. Любой другой сбежал бы так быстро, будто за ним гонится дюжина чертей.

Я недоверчиво улыбнулась.

– Да неужели? Что же такое ужасное в вас может быть?

– В действительности, – сказал он, не улыбнувшись в ответ, – все совершенно ужасно. Я погубил свой брак, свою честь и чуть не лишился этого чертова глаза. Газеты называли меня мерзавцем, негодяем и чудовищем и напечатали не меньше сотни историй о том, какое зло я совершил.

Я пожала плечами.