Стокер оказался верен своему слову. Всю ночь, пока мы шли, он поддерживал меня, все еще слабую после недавнего приступа малярии. Он позволил мне опереться на его руку, когда я выбилась из сил, и помогал перебираться через ручьи и изгороди. Ускользнуть из цирка было несложно. Мы отошли подальше от проезжих дорог и запоздалых гуляк, спустились к реке и пошли вниз по течению к городку под названием Клактон. Мы могли бы сесть на поезд и в Баттерлее, но, как я и сказала Стокеру, всякий, кто захотел бы нас выследить, прежде всего предположил бы, что мы поедем именно по этому маршруту. Стокер позаимствовал несколько потрепанных плащей у невнимательных путешественников, и мы, закутавшись в них поверх собственной одежды, сели в Грейкотте в вагон третьего класса и ехали так вплоть до Олд-Эштона. Стокер не вынимал из кармана своей глазной повязки, а я ухитрилась втиснуть свою броскую шляпу с цветами в саквояж. Раз мы хотели слиться с остальными пассажирами, нам нужно было по возможности скрыть все свои приметные черты. В Эштоне мы тщательно умылись, вымыли руки, избавились от ветхой одежды в общественных уборных и вышли оттуда уже более респектабельными людьми, чем старались казаться до этого. С аппетитом позавтракав в местном трактире, мы как раз успели сесть на следующий поезд. Стокер занялся подсчетом своих скромных сбережений, намереваясь купить кулек леденцов и билеты, на этот раз уже в первый класс, чтобы сбить с толку наших возможных преследователей и чтобы обеспечить нам некоторую приватность.
Когда мы наконец остались одни, я с любопытством уставилась на Стокера.
– Ты самый сложный и противоречивый мужчина из всех, кого я знаю, – сказала я ему.
Он развернул леденец и сунул его в рот, а затем спросил:
– Это комплимент или осуждение?
– Не то и не другое. Это просто констатация факта. Ты выжил после ужасного нападения ягуара и провел, как я представляю, долгое и полное испытаний время на военном корабле. Ты добровольно согласился на крайне болезненную и опасную процедуру нанесения татуировки, и не раз. И ты пошел на поединок на кнутах с таким устрашающим человеком, что, казалось, он готов вцепиться в тебя железной хваткой. И все это с поразительным смирением и стойкостью. Но когда портновская булавка впилась тебе в плечо, ты ревел как раненый лев.
Он размышлял над моими словами, перекатывая леденец во рту.
– Иногда можно спокойно показать свою ранимость, лечь на спину и подставить свой мягкий мохнатый живот. Но иногда нужно переносить боль без единого стона, когда она настолько всепоглощающая, что, если дать слабину хоть на минуту, она тебя просто уничтожит.
– Думаю, это в равной степени относится как к эмоциональной, психологической боли, так и к физической, – заметила я. – Тогда нужно просто сосредоточиться на том, что предстоит сделать, потому что если остановиться и посмотреть правде в глаза…
– То уже не найдешь в себе сил идти вперед, – закончил он, с хрустом раскусив леденец своими крепкими белыми зубами.
– Как сказала бы Аркадия Браун: «Excelsior! Только вперед, только вверх».
Я ожидала, что он снова будет презрительно отзываться о моей любви к дешевой литературе, но он только одобрительно наклонил голову.
– Да, Excelsior, – тихо согласился он.
– У тебя снова кровоточит рана на щеке, – сказала я ему. Он достал носовой платок, и я поняла, как предусмотрительно с его стороны было запастись именно красными платками. Кажется, он всегда вытирал кровь именно такими.
– Будет обидно, если останется шрам. Этот подонок ударил меня по хорошей щеке.
– Не понимаю, о чем ты, – решительно возразила я. – Мне обе стороны кажутся одинаково привлекательными.
Он замер, лицо стало непроницаемым.
– Вероника, – начал он, но я остановила его взмахом руки.
– Не бойся нападения с моей стороны. Это замечание – не попытка тебя соблазнить, просто мое наблюдение. Ты думаешь, что эти шрамы отталкивающие, и для женщины с бедным воображением это вполне может так и быть. Но для всякой женщины, которая ценит смелость и доблесть, они кажутся гораздо привлекательнее, чем любой идеальный профиль и гладкие щеки.
Кажется, на минуту он лишился дара речи, а я воспользовалась моментом, чтобы закончить разговор на более спокойной ноте.
– А теперь, Стокер, мне нужно поспать. Советую и тебе поступить так же.
Я закрыла глаза, но чувствовала, что он изучающе смотрит на меня. Вскоре я уснула.
Я проснулась при подъезде к Лондону. Я чувствовала себя освеженной, хоть тело немного и затекло. Стокер еще похрапывал, но я разбудила его, ткнув в бок.
– Черт побери, что такое?! – возопил он с благодарностью медведя, разбуженного от зимней спячки.
– Мы почти добрались до Лондона. Куда отправимся? В твою мастерскую мы возвратиться не можем, ведь это самая очевидная связь между тобой и бароном. Думаю, не нужно ли нам найти этого мистера де Клэра. Он, конечно, загадочная фигура, но явно знает что-то об этом деле и, вероятно, сможет предложить нам помощь.