Интригующее начало

– О, да? Это печально. Но, конечно, в конце концов все будет хорошо, – заключил он, приободрившись от собственной банальности. – И, пожалуйста, живите здесь столько, сколько понадобится. Вас здесь никто не побеспокоит. А теперь давайте пойдем в Бельведер. Мне в голову пришла прекрасная идея по поводу хобота нашего слона, Стокер.

Я поразилась тому, как быстро его светлость согласился дать прибежище в своем имении человеку, скрывающемуся от полиции; а он тем временем совершенно беззаботно вел нас через свои многочисленные коллекции и бросал через плечо вопросы, на которые не ждал ответов.

– Вам здесь удобно? Должен сказать, мне неприятно представлять, что я ночую среди этого царства смерти и увядания. Конечно, никто ни разу не встречал привидений в этой части Бишопс-Фолли, но никогда нельзя знать наверняка. Вы здесь не видели привидений? Нет, конечно, нет. Надеюсь, вы вдоволь покопались в старых коллекциях. Мисс Спидвелл, может быть, вы хотели бы изучить здесь что-то подробнее, пока мы беседуем со Стокером?

Стокер ответил за меня:

– Мисс Спидвелл – лепидоптеролог.

– А, лепидоптеролог? Почему же вы мне сразу не сказали? Вам нужен отдел бабочек, – воскликнул он и сразу резко изменил курс, как это делают пчелы в полете. Протиснувшись по узкому проходу между очередными экспонатами, он добрался до массивного шкафа, сделанного специально так, чтобы ровно помещаться между двумя большими колоннами этого зала. Он был надежно заперт, но ключ находился неподалеку – свисал на шнурке с бараньего рога. Его светлость открыл шкаф и отошел в сторону.

– Небольшая коллекция, – сообщил он.

Он еще что-то говорил, но я его уже не слушала. Я увидела ее краем глаза, манящую, сверкающую где– то на своем месте. Я сделала несколько шагов на ватных ногах, совершенно не обращая внимания на хозяина дома. Должно быть, они со Стокером завязали какой-то разговор, потому что я слышала их голоса, то громкие, то тихие, но я ничего вокруг себя не видела, кроме нее.

Я остановилась всего в дюйме от стекла и протянула руку. Послышался тихий стон, и я осознала, что он вырвался у меня.

– Мисс Спидвелл, с вами все в порядке?

– Trogonoptera brookiana, – благоговейно произнесла я, – «птицекрыл Брука».

Его светлость подошел ко мне.

– А, да. Милая, правда?

Она была потрясающей: семь дюймов в размахе крыльев, переливающихся на свету. Крылья чернее ночи, а по краям изумрудно – зеленые полоски такой красоты, что даже у королевы не имелось столь прекрасного драгоценного камня. Аккуратная красная головка завершала картину, из нее вверх торчали два черных усика, будто специально изящно закрученных на концах. Зеленые полоски заканчивались точками, как перья у птиц, по яркому цвету шли изящные черные капилляры, будто кто-то нарисовал их там чернилами и тончайшей кистью. Именно за этой удивительной бабочкой меня занесло на Суматру, несмотря на беспокойство вулкана Кракатау. Такое маленькое и хрупкое создание изменило всю мою жизнь, подумала я.

Я с благоговением смотрела на эту увековеченную красоту, а его светлость продолжал:

– Представляете, с Суматры. Альфред Рассел Уоллес.

– Да, он открыл ее и дал ей название в 1855 году, – сказала я.

– Да, кажется, мой отец приобрел ее у него в 1860-м или около того.

Я медленно повернулась и посмотрела на него.

– Вы говорите, именно этот экземпляр…

– Прибыл с Суматры с Уоллесом, да. Уоллес привез несколько штук домой, и одну из них купил мой отец. Серьезный мужчина, правда?

Он говорил вежливо и беззаботно, но, посмотрев на Стокера, я увидела: он-то осознает всю значимость этого экземпляра. Граф Розморран был добрым человеком и, вероятно, увлекающимся ученым, но он ни в малейшей степени не понимал редкости своих коллекций. Я вновь повернулась к бабочке и даже вздрогнула, когда заметила, что она одна из сотен пришпиленных образцов. Их монтировали при помощи континентальных булавок; я тоже предпочитаю пользоваться именно такими, потому что длинная булавка позволяет снабдить образец более подробной подписью. Впрочем, экземпляр, который привлек мое внимание на этот раз, был печально безымянен.

– Lycaena dispar, – сказала я немного сдавленным голосом, – «червонец непарный». Эти бабочки вымерли около тридцати лет назад.

– Да что вы говорите? – удивился его светлость. – Боюсь, многие ярлыки отвалились, а я не большой в этом специалист. А вам нравятся бабочки, не правда ли, мисс Спидвелл?

Стокер заметил, как я застыла, не зная, что ответить, и пожалел меня.

– Мисс Спидвелл – профессиональный лепидоптеролог, – напомнил он графу.

Его светлость слегка приподнял брови.

– А, да, теперь я припоминаю, что вы уже что-то об этом говорили. А что, это очень интересно: леди– ученый. – В его голосе слышалось искреннее изумление. – Никогда не знаешь, что еще может прийти людям в голову.