Иные песни

Не оставались в праздности и бегемоты: пропустив коней, они не отступили, но — труба звала: вперед! вперед! вперед! — но порысили с достоинством вслед за ними; а за бегемотами — пехота, вскинутая из нижних окопов. Войска двигались на штурм ввысь по коленицкому склону, как тройная океаносовая волна, каждая следующая чуть более медленная, но и более мощная, чем предыдущая. Аурелия глядела на все это, невольно закусив губу и сжимая кулаки, опершись о погрудную насыпь, окружавшую холм с севера. Собравшиеся здесь офицеры и гонцы перекрикивались на вистульском, московском, гэльском и греческом и хрипло смеялись. Над воротом кожаной куртки лунницы постреливали одинокие искры. И только стратегос стоял подле массивного оптикума в молчании и неподвижности.

Но вот снова поднял правую руку.

— Сейчас! Вместе!

Аурелия успела заткнуть уши. Пение трубы плыло над полем боя. Ждущие этого сигнала штурмовые отряды — с лестницами, веревками, крючьями — выскочили из окопов и двинулись к стенам Коленицы со всех сторон. Даже Аурелия, привыкшая уже к морфе Бербелека, удивилась слаженности солдат при этом маневре. Добежали до рва они почти одновременно.

Огонь из кераунетов и пиросидер из дальних окопов окреп, прикрывая наступающих; защитники ответили со стен обстрелом, настолько же окрепшим. Но эту канонаду, пение труб и крики солдат без труда перекрывал рык бегемотов. Осадные чудища, от шагов которых сотрясалась земля, добрались до рва; здесь пало еще одно, скатившись по скользкому склону. Остальные бегемоты двигались вперед величественной трусцой, несмотря на рассеченные бока и до кости ободранные головы, несмотря на потоки темной крови, пятнавшей каждый их шаг, несмотря на не утихающий обстрел, на пули, отрывающие от них дымящиеся в утреннем холоде куски темного мяса. Бегемотовы наездники горбились на их спинах за железными щитами, дергая за цепи упряжи крюками уздечек.

Кавалерия, конечно же, не предназначалась для захвата города и уличных боев, ей надлежало всего лишь успеть вовремя и удержать ворота. Когда к тем добрался первый бегемот, кавалерия отступила по насыпи и погнала безопасным путем между окопами. В спину ей грянули выстрелы, и отряд потерял, отступая, нескольких человек и животных.

Тем временем бегемот раздирал ворота на кусочки. На спину ему вылили горящее масло. Стоптав остатки металлических створок, он с рыком устремился вглубь города; за ним тянулся штандарт огня и дыма; так он и пропал с глаз атакующих.

Но уже подходили очередные твари, а за ними тяжелая пехота с жерлонами, секиракатами и с волчьими человекоядными морфозоонами на цепях, с парой армейских аресов в своих шеренгах. По их знаменам со стен велся ураганный огонь, но именно благодаря тем высоко поднятым знаменам нападающие двигались предельно быстро и уверенно, широким потоком вливаясь в ворота.

Трумппп! — все стоящие на холме вздрогнули. Это в очередной раз отозвалась катапульта, построенная ночью в роще поблизости: большая грубая макина из дерева и веревок, взводимая и стреляющая по несколько раз в час. Она метала над Коленицей изготовленные Антидектесом Александрийцем гигантские бочки алхимических пиросных смесей, которые распадались в небе над городом, опадая на его крыши и улицы дурно пахнущим дождем. С вероятностью один к трем дождь сей возгорался, и тогда на Коленицу проливался с синевы текучий ад. Пылала уже десятая часть города; запылает и больше.

Аурелия ожидала фонтана пламени — но не на этот раз. Ах, если бы за это могли взяться лунные меканики, если бы здесь был хотя бы триплет гиппирои!.. Она подумала о шеренгах катапульт, со встроенными большими маховыми перпетуа мобилиа из сверкающего ураниоса, самовзводящимися за минуту; о низведенных с неба на врагов пиросниках, после удара которых остаются лишь черные кратеры и горячее стекло; о рейде Наездников Пламени, в несколько минут смешавших бы сей город с землею…

— Падут! Падают! — неистовствавал за ее спиной капитан Полянски. Эстлоса Людвига Полянски прислал сюда король Вистулии, чтобы «присматривать за деяниями стратегоса Бербелека-из-Острога и опекать вверенное стратегосу войско». В действительности Полянски не присматривал ни за чем и не опекал никого: после первой же встречи с Бербелеком он ходил за ним точно жадный к аффекту пес. — Видите, что там происходит? Мы вошли? Есть белый флаг? — Капитан хаотически перепрыгивал с вистульского на греческий, и Аурелия понимала его через слово.

Стратегос оторвался от окуляра, распрямился, потянулся.

— Отходим, — сказал он, используя греческий, зная, что их слушают Олаф Запятнанный и Гасер Обол, измаилит. — Отозвать отряды из-под стен. Бегемотам отступить. Пехота остается в воротах, контролирует подходы и южную стену. Огонь на четвертую и пятую башни. Отдых, раненые, рапорт; офицеров ко мне в полдень.

— Но ведь… — возмутился эстлос Полянски.