Иные песни

Пажуба была для капитана Полянского. В последнее время она сделалась популярна в средней Европе (что эстлос Бербелек использовал как очередное доказательство арретесова влияния Чернокнижника).

— Я уже, собственно, должен вас покинуть… — Полянски озабоченно почесывал нос. — Рог, узнай он о моем присутствии здесь, сделает вывод, который —

— Да-да, — прервала его Яна. — Знаем-знаем: смута жаждущего мести стратегоса, приватная война Иеронима Бербелека, в случае поражения Казимир и Святовид умывают руки.

— А что! — взорвался Полянски. — Может, он останется, чтобы ответить перед Трепеем за Тора? — ткнул пальцем в сторону Олафа Запятнанного.

Крыса кратистоса Норда пожал плечами.

— Тор уже не первый год ведет с Чернокнижником открытую войну. Скрывать нечего. Мы охотно поприветствуем стратегоса Бербелека на северном фронте.

— Ведет войну, как же! Рог ни разу не ходил с войсками на Норд, вы сходились лишь в парадных стычках да насылали корсаров на корабли друг друга.

— Спокойно, спокойно! — повысил голос стратегос. — А то выгоню всех! Мы не победили, но пока и не проиграли. Ночью пойду на приступ, подтянем бегемотами пиросидеры и войдем вглубь города. Если только у Крипера не найдется пара-другая чудес. Когда рапорт Бартоша?

— Я пойду с тобой, кириос, — отозвалась Аурелия. — Если хочешь возглавить атаку лично… пойду с тобой.

— Не знаю, хорошая ли это мысль, чтобы так рисковать, эстлос, — сказал Олаф, осторожно поставив на колено чашку с чи.

— Приступ в плотной морфе стратегоса — в этом пока есть шанс, — сказал Бербелек. — Без дополнительных сил… не вижу другой надежды на быстрый перелом.

Аурелия качала головой. Дым сдерживаемой злости начинал разъедать ей горло.

— Весь Византийский Хоррор приплывет сюда не позже, чем через две недели, первая сотня может появиться в любую минуту. Не понимаю, кириос. Это глупо. Чернокнижник не сбежит, адинатосы не сбегут. Погоди.

— Если не займем город в ближайшие три дня, придется отступить, — сказал стратегос Бербелек, отставив пустую чашку и сунув руку во внутренний карман кируфы за махронкой. — Почитай военные учебники, что они говорят об осадах. Соотношение сил должно составлять как минимум три к одному в пользу осаждающих, а на самом деле и все десять к одному. А что у нас? Один к двум, один к трем. Восемь хороших пиросидер, дюжина бегемотов, чуть больше сотни кавалерии и полтысячи регулярной пехоты; еще полтысячи — второпях набранные новобранцы, только и могущие, что валяться в окопах, постреливать из кераунетов, жрать провиант и провоцировать драки. А Крипер Чужебрат сидит в Коленице с полуторатысячным гарнизоном Третьего Куса; сидит без малого семь лет, прекрасно укрепился, был готов, линия фронта ведь проходит в нескольких десятках стадиев к западу. Большой успех уже то, что мне вообще удалось взять его в осаду. И что такое это мое нападение? Безумие. Самоубийство. Крайний риск. Может, будь у меня там, внутри, предатель, эффект неожиданности, открытые ворота… Но чтобы вот так? А ему довольно просто ждать подкрепления.

— Тогда зачем?..

— Потому что я должен одержать эту победу. Знаешь, что напишут все газеты Европы, когда Иероним Бербелек отобьет у Чернокнижника Коленицу?

— Значит, все сражение — ради заголовков в газетах?..

— Ради того, отражением чего они являются.

— Тебе нужно было дождаться Хоррора, кириос, — повторила Аурелия.

— Нет. Он уже знает, что я иду на него. Нынче, несмотря ни на что, я еще мог перейти фронт и окружить Коленицу; а чуть позже придется сперва выигрывать полноценную войну, чтобы вообще подступить к стенам города. Для всего есть подходящие минута и миг, и нынче открылось именно такое время — нынче я могу выстроить Форму победы, которая после понесет меня уже сама по себе, подобно эфирному эпициклу. Годом раньше или позже — и было бы рано или поздно, я бился бы головой об стену.

— Это искусство, схожее с искусством мореходов, — проворчал эйдолос Тора. — Поймать в паруса ветер Истории, когда он дует в твою сторону.

— А с каким искусством схоже, — заскрипела Яна, — искусство, позволяющее всегда развернуться так, чтобы не оказаться Историей выпертым?

Обменявшись парой фраз со стражником на входе, в шатер вошел изгвазданный вестовой с рапортом после штурма. Отсалютовал стратегосу и начал, в потоках ломаного греческого, сыпать числами, именами, описаниями позиций. Аурелия махнула рукой и вышла, встав у шатра. Через миг к ней присоединился Олаф Запятнанный; в руке он все еще держал чашку с исходящим паром чи.

Аурелия искоса поглядывала на Нордлинга.

— И что скажет Тор?

— Тор ничего не скажет. Тор только треснет кулаком по столу.

— И?

— А как ты думаешь, зачем бы я с вами поехал?

— Отправить донесение Тору, стоит ли ставить на Иеронима Бербелека. Захватит ли тот Коленицу; как это сделает; и что бы Тор об этом подумал.

— Это тоже.

Она нахмурилась. Что он ей внушает? Если бы это и вправду была тайна кратистоса, он не указывал бы на нее столь явно. Ведь он знает, она все расскажет стратегосу. Значит, врет. Но как именно звучит эта ложь?

— Его уже боятся? — прошептала Аурелия.