Иные песни

«Уркайа» причалила к гребню пилона, вбила скорпионий хвост в землю. С морды ладьи спустили ликотовые сети. Аурелия сходила прежде стратегоса. Она соскочила на горячий песок, погрузившись в него по щиколотки. Люди, стоявшие перед расставленными в камнях шатрами, смотрели на нее молча, заслоняя глаза от голубого сияния лунной ладьи, некоторые делали отгоняющие зло знаки, другие сплевывали в песок; негры же, коих в отдельном лагере за камнями было несколько дюжин, присели на корточки, поднимая свои кожаные щиты.

Аурелия не стала ждать, пока из «Подзвездной» спустят багаж, и отправилась вслед за эстлосом Бербелеком. Высадились лишь они двое. Яну, Гасера Обола с хоррорными, даже Портэ и слуг и дулосов — всех их стратегос предварительно отослал на «Ломитучу». Портэ вернулся домой в Александрию, но вот куда отправились солдаты? Аурелия допускала, что стратегос все же уступил шантажу Навуходоносора и на самом деле готовится напасть на Вавилон.

— Эстлос.

— Король.

Иероним Бербелек сжал предплечье Мария Селевкидита. Король-без-Короны первым вышел навстречу ему от шатров; за ним ступала вооруженная свита, Аурелия распознала цвета пергамской диаспоры. Над шатрами трепетало знамя Селевкидитов и второе, с Четырехмечием, символом Четвертого Пергама, известным ей дотоле лишь по мазне на городских стенах Эгипта, Вавилона, Македонии и Рима: три сломанных меча, четвертый, с золотым клинком, целый. Конечно, Оазис Завистливого Скелета был не Рынком Мира, но, тем не менее, поднятые знамена оставались безошибочным знаком. У Аурелии быстрее забилось сердце. Амида уже полвека находилась под антосом Чернокнижника, Пергам — Семипалого. Все или ничего; уже нельзя будет отступить.

Марий повел стратегоса в свой шатер. Аурелия не отходила от эстлоса. Ее окружили амиданцы в обсыпанных песком джульбабах, абах и бурнусах, грязных тюрбанах и труффах, с густыми бородами, с тяжелыми кераунетами в руках и кривыми канджарами за поясами. Она, по примеру стратегоса, надела белую кируфу. Никакого доспеха никогда не носила, слишком легко уничтожал его огонь. Чужеземцы не знали ее, она была в их глазах безоружной женщиной чужой морфы.

Зато иганази на вид не отличался от обычных людей. Если бы не исключительно массивное строение тела, широкие плечи и толстый загривок да густые, жесткие волосы — не отличался бы и вовсе. Аурелия шла сразу за ним и, когда посмотрела вниз, увидела, что Марий бос и, несмотря на свой вес, не только не проваливается в песок, но вообще не оставляет на нем следов. Он мог — и должен был — скрывать это, но приближенные к нему люди всегда будут знать, что он тот, кто есть, Даймон Земли, иганази, гесомат.

В шатре уже зажгли масляные лампы и курительницы. Невольницы готовили воду. Селевкидит прощально махнул своим спутникам, но Аурелия, несмотря на тяжелый взгляд стратегоса, решила не позволить и на сей раз выставить себя прочь, натянув капюшон кируфы, быстро уселась в углу шатра, в тени за столпом, на брошенном под него персидском ковре. На ковре сидел зелено-голубой попугай; только он и проигнорировал Аурелию. Невольницы с телами, покрытыми цветными татуировками, и с лицами, обернутыми труффами, увешанные дешевыми украшениями, что звенели на каждом шагу, подали Марию и эстлосу Бербелеку воду для омовения, гашиш, кахву, коржики с корицей и фрукты. Клапан шатра опущен, только мигающий отсвет жестяных ламп освещал душное внутреннее пространство. От тяжелого, густого аромата благовоний Аурелию тошнило, но она молчала, и только через некоторое время одна из невольниц, по собственной инициативе, подала ей чашку горячей кахвы. Тем временем палатку уже наполнял сладкий запах пряного гашиша. Король и стратегос обменялись первыми любезностями, и так — от пустынного молчания к пустынному шепоту — начался военный совет. Говорили по-гречески, Аурелия понимала каждое слово.