Иными глазами (Очерки шанхайской жизни)

Но что же, однако, вызвало подобные восторги со стороны г-на Опалова? Вот, например, вирши, которые, по его словам, являются ничем иным, «как ценным вкладом в сокровищницу русской литературы».

Россия-родина, откуда это слово?Или приснилось все в полузабытом сне,Иль сказка старая припомнилась мне сноваЧто няня старая рассказывала МНЕ?Россия-родина — забытое названье,

В нем ласка слышится неведомая МНЕ

и т. д., и т. д.

Далее приводится много других стихосплетений все в этом же роде и хуже. Опалов развязно называет их и «чарующе прекрасными», и «магическими», и «изящно-грациозными» (?!). Под конец статьи Опалов сообщает, что поэтесса является женщиной умной и уронила несколько глубоких мыслей относительно искусства. Вот этот «ценный вклад в сокровищницу русской мысли»:

«Нужно стремиться к совершенству формы и содержания. Неправы те, кто отрицает форму. Но прежде всего нужен природный талант. Выучиться быть поэтом невозможно…»

У поэтессы Фивейской слово не расходится с делом и поэтическому искусству она, действительно, не учится. Это заметно, как говорится, невооруженным глазом.

Кроме Опалова с его набором галантерейных фраз и поэтессы Фивейской, есть в газете еще один литературный талант, некая мадам Остренко. Мадам Остренко пишет о богомольной девушке в церкви:

«Ее прекрасное лицо пылало в молитвенном экстазе. Казалось, она забыла весь окружающий мир. Она казалась воплощенным ангелом, слетевшим с неба… и т. д. и т. д.

В конце концов, мадам Остренко, в поисках тончайших эмоций и высокого стиля, дописывается до такой фразы:

«Среди молящихся она отражала светом, как в темную ночь звезды отражают светом в небе» (?!).

Н-да. А ведь произведения мадам Остренко «отражают бездарностью» не в одном только, а в нескольких номерах газеты. Она — постоянный сотрудник, светило русской журналистики в Сан-Франциско!

Видимо, поэтессы Фивейские, Леониды Опаловы и мадам Ост-ренки представляют собою литературную элиту наших соотечественников в С.-Франциско… Страшно за соотечественников!

Переходим к сообщениям о Шанхае.

Местный немецкий пропагандист Клаус Менерт был бы очень удивлен, узнав из вышеупомянутой газеты, что он услан из Шанхая на японском крейсере. Газета сообщает, кроме того, что «в Шанхае с голоду умерла монахиня Анемаиса» (?).

И наконец, мы узнаем из этой русской газеты, что американские военные в Шанхае посещают исключительно дома белых русских эмигрантов. Газета подобострастно сообщает, что американцы вместе с русскими эмигрантами пьют за здоровье президента Трумана, генерала Эйзенхауэра, за китайскую армию и, наконец, за… бывшую русскую армию.

«…Лакейский тон и холопские восторги газеты можно было бы оставить без внимания… Когда ползание на брюхе превращается у людей в привычку, им, в конце концов, все равно становится, чьи пятки лизать, лишь бы лизать…»

Это — тоже из эмигрантской прессы. Так писал в Париже десять лет тому назад эмигрантский публицист Вл. Азов, возмущенный рабским пресмыканием харбинских журналистов перед приехавшим в Харбин «императором Маньчжу-ди Го» — Генри Пу-и.

История повторяется.

Вчера маньчжурский император, сегодня американский офицер.

За 25 лет перед нами прошла длинная портретная галерея очередных друзей, пивших за здоровье русской эмиграции. Нежные симпатии этих друзей к эмигрантам роковым и странным образом совпадали с периодами их вражды или соперничества с Советским Союзом.

Сначала французы. Потом англичане. Затем было время, когда за «бывшую русскую армию» и за эмиграцию пили японские унтеры. И газеты восторженно писали:

«Друг русской эмиграции капитан Такахаси вчера в беседе с нашим сотрудником заявил: — Я верю, что перед русской эмиграцией — большое будущее…»

Потом появился немецкий унтер, тоже предсказавший эмиграции «большое будущее».

С чего же теперь русская газета в С.-Франциско с гордостью передает, что американский унтер пьет не за Красную Армию, спасшую мир от немцев, а за «бывшую русскую армию»?

Предположим, что это так. Предположим, что эта (вообще лживая) заметка — правдива, что американцы с друзьями-эмигран-тами действительно пьют за бывшую русскую армию. Что доказывает этот факт нашим соотечественникам в Сан-Франциско? Чему они радуются и чем гордятся? Что это? Ставка на очередного унтера?

Со страниц эмигрантской газеты в Сан-Франциско на нас глядит печальная эмигрантская действительность: упрямое цеплянье за прошлое, за балы с горжеткой и преклоненье перед хозяйским мнением очередного унтера.