Военинженер первого ранга, а это, считай, целый полковник, Чусов Сергей Семенович сидел напротив меня за столом под навесом, где еще совсем недавно трапезничали немцы, и рассказывал о своем житье-бытье.
— В плен попал по глупости. За день до начала войны поехал с проверкой в одну из танковых частей, расположенных у самой границы, да по дороге пробили колесо. Пока возились, уже стемнело, и решили заночевать в ближайшей деревне. Хозяева такие гостеприимные попались, за стол усадили ужинать, самогоном угостили. Вот после самогона меня словно обухом по голове ударило. Подмешали в него что-то, я и отрубился. В себя пришел уже связанный в подполе. Несколько дней там держали, пока немцы в деревню не вошли. Им меня и сдали. Ну а позднее в лагере немцы предложили работать у них в мастерских, за это обещали выдавать хлеб. В лагере кормежка никакая, а так мы хлеб между всеми делили. Осуждаешь? — с вызовом спросил он.
— Нет, — спокойно ответил я, прихлебнув из кружки довольно неплохой кофе. — Не знаю, сам бы как поступил на твоем месте. А что вчера случилось? За что паренька этот, — я кивнул на висящего в петле, переброшенной через ветку одинокой березы, лейтенанта, чуть покачивающегося на ветерке, — застрелил?
— Андрюшка, дурачок, не послушался меня и решил оружие по частям в лагерь пронести. Вот и попался. Его убили, а нас лишили хлеба.
— Ясно. Немецким, как я понял, ты, полковник, владеешь?
— Извините, — он чуть прищурился, — а могу я спросить, какое у вас звание?
— Спросить можешь, узнать, пожалуй, пока нет. Называй просто товарищ командир или товарищ Шершень. Так что с немецким?
— Хорошо владею. — Чусов все так же смотрел мне в глаза. — Книги писать на нем не возьмусь, но говорю вполне свободно.
— Ну и славно! — Я не отвел взгляда. — Ты вообще как, с нами или сам по себе?
— А какие ваши планы?
— Планов у нас громадье, — я засмеялся. — Отремонтировать как можно больше танков и дать немцам хорошенько прикурить в их же тылу. Все в соответствии с разосланными в свое время инструкциями по ведению боевых действий для частей Красной Армии, оказавшихся в окружении противника.
— Тогда я с вами, конечно. А как быть с теми, что в лагере остались? — с тревогой в голосе спросил Чусов.
Лагерь, как я уже узнал, находился с противоположной стороны Поселка, на окраине, на бывшем скотном дворе.
— Сколько там народа?
— Почти полторы тысячи человек. — Чусов сжал кулаки. Похоже, у него остались не самые приятные воспоминания о лагере.
— Командиры еще есть?
Мне, если честно, не улыбалось самому тянуть командование такой массой народа. Ну не военный я. А людей вытаскивать надо.
— Какая охрана?
— Да, есть. Командиров восемнадцать человек. Охрана — пятнадцать-шестнадцать человек. Меняются каждый день. В Поселке расквартирована охранная рота, оттуда их и привозят. По углам лагеря четыре вышки. На двух стоят пулеметы, еще две просто как наблюдательные. В самом лагере пятеро из постоянного состава, комендант и четыре его помощника, один из которых переводчик.
— Это хорошо. Знаете командиров давно?
— Почти всех, кроме троих летчиков. — Чусов посмотрел куда-то мне за спину, и лицо его расплылось в улыбке. — А это что за чудо такое?
Обернувшись, я увидел картину, достойную кисти художника. По двору степенно шел Гризли, а рядом, держась ручонкой за его палец, вышагивала спасенная нами девочка. Вот, блин, так и не узнал, как ее зовут. Не бросать же было ребенка, вот и пришлось взять ее с собой.
— Это наша, так сказать, дочь полка. Каратели вырезали хутор тут неподалеку, и она единственная чудом осталась жива. Вот теперь с собой возим. Ну да ладно, теперь к делу. — Я слегка прихлопнул ладонью по столу. — Слушайте боевой приказ, товарищ военинженер первого ранга: организовать ремонт и обслуживание имеющейся техники и подготовить всю, что можно, к выходу. Можете привлечь к работам немцев, если они согласятся. Хотя, думаю, артачиться никто из них не будет.
— Надо переговорить с их фельдфебелем Шмульке. Он тут фактически старший, а лейтенант лишь так, для должности. Да и к нам относился по-людски и пару раз украдкой подсовывал пару-тройку банок консервов.
Стоило лишь Чусову назвать фамилию фельдфебеля, как я едва не подавился.
— Как его зовут? — прокашлявшись, спросил я.
— Шмульке… — под аккомпанемент моего хохота ответил Чусов и в недоумении уставился на меня.
А я все не мог отсмеяться. Очень уж фамилия у немца знаковая. Была когда-то такая юмористическая передача «Каламбур», и в ней шел сериал «Железный капут». Так там у одного из персонажей, бравого кайзеровского офицера, была точно такая же фамилия. Не удержавшись, я дурным голосом заорал:
— Шмульке!!! — И опять зашелся хохотом.
В отличие от своего киношно-юмористического худощавого и подтянутого тезки, здешний Шмульке был низеньким колобком в нелепо сидящем мундире. Услышав свою фамилию, он опрометью бросился на голос и застыл передо мной в том, что должно было, по его мнению, изображать строевую стойку.
— Яволь, герр гауптман!
— Как ваше имя, фельдфебель? — спросил я.