Инженеры Кольца

Произнося эти слова, я не был абсолютно уверен в их истинности. Возможно, это часть истины, один из ее аспектов. Истина… С таким же успехом можно было бы сказать, что его действия были продиктованы чувством сугубо личной приязни, благожелательности, верности, чувством ответственности и дружбы по отношению к одному-единственному человеку, ко мне. Но и это не было бы полной правдой.

Король не отвечал. Его мрачное, насупленное, одутловатое, изборожденное морщинами лицо снова было обращено к огню.

— Зачем вы вызвали свой корабль прежде, чем сообщили мне о своем возвращении в Кархид?

— Чтобы поставить Ваше Величество перед свершившимся фактом. Сообщение, отправленное Вашему Величеству, попало бы также и в руки господину Тайбу, который бы мог опять выдать меня Оргорейну. Или убить меня, так же, как он сделал это с моим другом.

Король молчал.

— Моя собственная жизнь не имеет такой уж высокой цены, но у меня есть обязательства, так же, как и тогда, обязательства перед Гетеном и перед Экуменом. У меня есть задание, которое я должен выполнить. Я начал с передачи сообщения на корабль, чтобы обеспечить себе какой-то шанс выполнить свое задание. Так мне советовал Эстравен, и он был прав.

— Ну что ж, он не ошибся. Так или иначе, они высаживаются здесь, у нас, и мы будем первыми… Все ли они такие же, как вы? Одни извращенцы, постоянно пребывающие в кеммере? Довольно странно — так хлопотать и так добиваться чести принимать у себя такой зверинец… Прошу сообщить господину Горчерн, церемонимейстеру, как их следует принимать. Прошу проследить, чтобы не было каких-нибудь обид, недосмотров, упущений. Они будут размещены на территории Дворца, где вы сочтете это наиболее соответствующим. Я хочу принять их с надлежащими почестями. Вы оказали мне двойную услугу, господин Ай. Вы уличили во лжи этих политиканов из Содружества, да еще и оставили их в дураках.

— А потом все-таки я сделал их своими союзниками, Ваше Величество.

— Я знаю, — сказал он пронзительным тонким голосом. — Но Кархид будет первым, Кархид все-таки будет первым!

Я кивнул.

Помолчав с минуту, он спросил:

— Как же все это было, когда вы шли через Лед?

— Нелегко, Ваше Величество.

— Эстравен должен был быть хорошим товарищем в таком безумном предприятии. Он был тверд, как железо. И никогда не терял голову. Мне жаль, что его нет в живых.

Я не нашелся, что ответить.

— Я приму ваших… соотечественников на аудиенции завтра после полудня, в два часа. Есть ли еще какие-нибудь вопросы, нуждающиеся в обсуждении?

— Вернет ли Ваше Величество доброе имя Эстравену и отменит ли указ о его изгнании?

— Не сейчас. С этим можно не торопиться. Что еще?

— Кроме этого — больше ничего.

— Тогда вы свободны.

Даже я его предал. Сказал, что не приведу корабль, пока его узаконенное указом изгнание не будет отменено, а доброе имя восстановлено. Но я не мог настаивать на этом и потерять все то, за что он заплатил своей жизнью. Это не смогло бы вернуть его из того изгнания, которому он подверг себя сам.

Остальная часть этого дня прошла у меня в согласовании с церемонимейстером Горчерном деталей встречи и размещения экипажа корабля. В два часа мы отправились на моторных санях в Эсен Фен, расположенный почти в пятидесяти километрах на северо-восток от Эргенранга. Место приземления было выбрано на окраине незаселенного региона, огромного торфяного поля, слишком болотистого, чтобы там можно было жить и возделывать землю. Сейчас же, в середине месяца иррем, оно представляло собой огромную довольно ровную поверхность, покрытую снегом, толщина слоя которого составляла несколько десятков сантиметров. Радиопеленг передавали уже с самого утра, и с корабля было получено сообщение о его приеме.

На своих экранах экипаж корабля мог наблюдать линию терминатора, отмечающую границу дня и ночи, проходящую через Большой Континент от залива Гутен до Чарисунне, а вершины Каргава, еще освещенные заходящим солнцем, должны были в его лучах сверкать, как гирлянда звезд, потому что уже начинало смеркаться, когда в небе появилась звезда, которая стремительно неслась к земле.

Корабль опустился, и слышен был нечеловеческий, сотрясающий землю гул. Белые клубы пара с ревом поднялись с земли, когда стабилизаторы корабля погрузились в большое озеро жидкой грязи, образовавшееся под напором огня, вырывающегося из дюз. Глубже, под этой грязью, была вечная мерзлота, твердая, как гранит, на которую корабль встал совершенно вертикально, быстро остывая над замерзающим прямо на глазах озером. Корабль был похож на стоящую вертикально и слегка балансирующую на хвосте огромную тонкую рыбу, поблескивающую тусклым серебром в сумерках Зимы.

Стоящий рядом со мной Фейкс произнес наконец, потрясенный грохотом и величественностью этого приземления, слова:

— Я счастлив, что дожил до минуты, когда мог все это увидеть.