Йога и Свобода. Власть

Вадим Запорожцев: «Брахман в качестве жреца, потому что в индийской мифологии под словом Брахман понимают и аналог Абсолюта, и касту людей».

Владимир, гр.3, заочный студент: «Вот подход к правде и к свободе, к свободе я это подвел. Волеизъявление – это проявление всего лишь свободы, т.е. возможность проявить свободу – это волеизъявление. И получилось, что свобода, волеизъявление и правдивое слово».

Вадим Запорожцев

: «Отлично. Друзья, смотрите какой здесь парадокс. Это для людей, которые так погрязли во вранье, что им кажется, что они и дня не могут прожить без того, чтобы не обмануть. Это я про себя говорю. Я вам рассказывал, что у меня есть такой обет йоговский: врать не больше пятидесяти раз в день. У меня спрашивают: «Как дела?» Я отвечаю: «Хорошо», а дела хуже некуда или «Как себя чувствуешь?», отвечаю «О! Великолепно!» с голливудской улыбкой, а чувствую себя так, что к гробовщику надо обращаться. И я стараюсь этот список сокращать. Если мне в день удалось соврать не пятьдесят раз, а сорок девять раз, я считаю что, я так приблизился к свободе. Так вот, для таких, как я, очень интересная вещь получается, аксиоматически успокаивающая нервы, что по достижению высшего уровня йоги, когда все, что ты ни скажешь – выполняется, то есть высший план Мантра-йоги, исчезнет само понятие вранья. А что бы я ни сказал, находясь на этом высоком уровне, даже заведомую ложь, она имеет шанс сбыться, соответственно воплотиться.

Мы тут подходим к хитрому переходу от логики в сверхлогику. Внутри это вызывает такое ощущение: либо неудовлетворенность, вот когда читаешь лекции напечатанные, на которых ты не был, то ты не осознаешь атмосферу, ты читаешь, читаешь, а в результате понять ничего не можешь. Почему? Потому что какие-то эмоции, шутки воспринимаются совсем по-другому. А когда в живом общении, ты понимаешь этот вектор, этот вектор радости, счастья, ощущение привкуса новой свободы. Вот почему очень тяжело йогу передавать так оторвано, по книжкам.

Давайте теперь, друзья, сделаем такой акцент. Хорошо, с аксиоматикой там все очень сложно и очень не тривиально, но здорово. А вот в плане нашем, личном: завтра мне на работу идти или послезавтра, я должен что-то говорить и как будет соотноситься моя свобода с правдой о том, что я скажу».

Анна, гр.4

: «Я все-таки не согласна с тем, что имеет место ложь во спасение, потому что есть такие сложные вопросы в медицине, где надо ли говорить человеку, который умирает, о том, что он умирает, если он смертельно болен. С одной стороны, если ты ему не скажешь, он сможет как-то счастливо дожить свои деньки и умереть, даже не задумываясь, а с другой стороны, он имеет право знать, написать завещание, совершить какие-то свои последние шаги, позвонить кому-то, он имеет право знать и что-то сделать. То же самое касается, если ты что-то делаешь или чего-то не понимаешь, и люди боятся тебе сказать. Потом, когда ты узнаешь о том, что они тебе этого не сказали, хотя со стороны видели, перестаешь доверять им, понимаешь, что ты мог что-то поменять, в другую сторону направить свою жизнь, и если тебе как-то не больно, хорошо, то сейчас тебе становится в три раза больнее».

Вадим Запорожцев: «Вот такая точка зрения, что надо аккуратнее быть с ложью. Давайте несколько подведем черту под этим положением. Друзья, это все попадает под алгоритм принятия решений. В каждом конкретном случае надо анализировать ситуацию. Нельзя сказать, что всегда надо врать или всегда надо говорить правду. Наша задача: с одной стороны - не навредить, с другой стороны – не запутать, т.е. лезвие бритвы остается».

Андрей, гр.4: «Я бы хотел ответить на только что высказанное мнение. Возьмем Штирлица – ему так или иначе приходится врать, но он делает это во благо. Тут надо грань находить. Действовать по алгоритму, который мы уже выбрали.

Вадим Запорожцев: «Чтобы усложнить эту ситуацию, возьмем не Штирлица, а Рихарда Зорге, который был по происхождению немец и, несмотря на приход к власти Гитлера, все остальные немцы были для него не абстрактными, знаете, не винтики в системе, а живые люди. Он был убежденным коммунистом и понимал, что если Советский Союз будет разгромлен, то вряд ли демократические страны в состоянии остановить Гитлера, в этом отношении Гитлер был очень прыткий. И вот эти его метания. А если еще вспомнить вот такие факторы, что он прекрасно знал, что его вызывают на Лубянку, чтобы расстрелять. И очень некрасивый эпизод нашей истории, когда выясняется, что жену и ребенка Зорге у нас на Лубянке расстреляли. И можете представить себе вашу игру, что с одной стороны вам жалко немцев, с другой стороны вы понимаете, что Советский Союз проиграть не должен, с третьей стороны у власти Советского Союза сидят такие персонажи, что хоть стой, хоть падай – наш любимый Лаврентий Павлович со своими сотоварищами, хотя Лаврентий Павлович был прекрасный организатор.