Иоганн Гутенберг

Андреа Дритцен с успехом использовал полученные им знания; он полировал камни и «хорошо зарабатывал» на этом. Впоследствии, «спустя довольно длительное время», как утверждается в постановлении Страсбургского совета от 12 декабря 1439 г., Гутенберг «вместе с Гансом Риффе, фогтом из Лихтенау, занялся неким искусством, которое собирался использовать на паломничестве в Аахене». О том, что это за «искусство», постановление не сообщает. Но в других материалах процесса, в частности в свидетельских показаниях священника Антония Хейльмана, идет речь об «изготовлении зеркал для Аахенского паломничества».

Аахен, или, как в последнее время транскрибируют, Ахен, — город неподалеку от Кёльна, на самой границе с Нидерландами, в прошлом резиденция Карла Великого. Паломничество к аахенским святыням происходило каждые семь лет. В 1496 г. через городские ворота Аахена прошло в течение одного лишь дня 142 тыс. пилигримов. Торговцы и ремесленники во время паломничества привозили в Аахен товары и с успехом сбывали их здесь.

Не раз высказывалось предположение, что под «зеркалом» материалы страсбургского процесса понимают «Зерцало человеческого спасения» («Speculum humanae salvationis»). Так называлась популярная в ту пору адаптация библейского текста, повествующая о первородном грехе и его искуплении муками Христа. Известны четыре издания этой книжицы, насчитывавшей в полном виде до 58 страниц, воспроизведенных ксилографическим путем с гравированных на цельных деревянных досках зеркальных изображений текста и иллюстраций^[129]. В двух изданиях текст дается на латинском языке, а в двух — на фламандском. Именно такие издания и могли найти сбыт в Аахене.

Гутенберговеды в прошлом и хотели бы видеть в «зеркалах» страсбургской документации эти опыты примитивной печати, иллюстрируя тем самым постепенный переход изобретателя к наборной технике, которая легла в основу современного книгопечатания. Документы, однако, для этого никаких оснований не дают. Речь, скорее всего, идет об обычных зеркалах, которые в XV в. изготовляли из металлических пластин, поверхность которых тщательно полировалась. Вспомним, что именно искусству полировки Иоганн Гутенберг обучал Андреа Дритцеиа. Пластины помещали в медные или бронзовые литые или штампованные рамки, изготовление которых требовало большого искусства. Занимались этим ювелиры, золотых дел мастера, к цеху которых Гутенберг был одно время приписан.

Товарищество с Гансом Риффе было заключено на условии, что Гутенберг получает две трети прибылей, а Риффе — одну треть. Это недвусмысленно говорит о ведущем положении изобретателя. Узнав о новом предприятии своего учителя, Андреа Дритцен стал просить Гутенберга принять в товарищество и его. Как рассказывается в постановлении Страсбургского совета, Андреа «просил… обучить и наставить его в этом искусстве, предлагая, что заплатит за это столько, сколько (Гутенберг) пожелает». Изобретатель согласился.

О новом товариществе узнал и друг Гутенберга Антоний Хейльман, священник, декан Братства св. Петра. Духовный сан не позволял ему участвовать в задуманном предприятии. Он стал просить Гутенберга принять в товарищество его брата Андреа. В показаниях Хейльмана, выступавшего на страсбургском процессе в качестве свидетеля со стороны Гутенберга, подробно и живо передан его разговор с изобретателем.

Отвечая Хейльману, Гутенберг сказал, что не знает, как ему поступить: «Вдруг друзья Андреа завтра скажут, что это шарлатанство, а он этого не желает».

Комментируя ответ, советская исследовательница Э. В. Венгерова-Зилинг замечает: «Если бы… договор касался изготовления простых зеркал, вряд ли Гутенберг стал бы опасаться упреков в шарлатанстве. Очевидно, дело было неизвестным и новым» ^[130]

. Определенный резон в таком утверждении есть. Э. В. Венгерова-Зилинг сообщает, что Хейльманы владели бумажной мельницей; естественно, что они были больше заинтересованы в опытах печатания, чем в изготовлении зеркал.

Изобретатель все же согласился принять Хейльмана в товарищество. «Раз уж он сделал так много для них, — сказал он обоим Андреа — Дритцену и Хейльману, — и они во всем пришли к соглашению ничего не скрывать друг от друга, то это послужит на благо всем». Денежные дела решили таким образом. Гутенберг должен получить половину прибыли, Ганс Риффе — четверть, а Дритцен и Хейльман — по одной восьмой части. За обучение искусству изготовлений зеркал Дритцен и Хейльман согласились заплатить Гутенбергу по 80 гульденов каждый. «Эти деньги, — говорил впоследствии на процессе Антоний Хейльман, — уплачивались лично Гутенбергу за долю и за искусство и не были вложены в товарищество».

После того как соглашение было подписано, Дритцен и Хейльман переехали в дом Гутенберга, который жил в предместье святого Арбогаста. Об этом рассказывал на процессе Мидехарт Штокар. Ученики, впрочем, большей частью жили в доме мастера. Слуга Гутенберга Лоренц Байльдек утверждал на процессе, что Андреа Дритцен «часто ел у Иоганна Гутенберга, но никогда (Лоренц) не видел, чтобы он заплатил хотя бы пфенниг».