Ион

— Одиннадцать у нас живы, по милости божией… И все большие, все здоровы, все благополучны, с божьей помощью… Вот это девятый, — и он указал на Джеордже, который шепотом разговаривал с Лаурой, потому что бахвальство старика было ему не ново и малоприятно. — Дожили до поры, что внукам и счет потеряли… Нет, постойте-ка… У Александру трое, у Профиры трое, это будет шесть, у Штефана четверо, у Лудовики двое, итого двенадцать… первая дюжина есть!..

Потом, сопровождая свою речь такими жестами, точно он проповедовал с амвона, и с видом, не допускающим реплик, он перечислил всех своих отпрысков, воздав каждому проникновенную похвалу.

Александру, старший, преподавателем в Румынии, в лицее в Джурджу, там и женился на дочери богатого арендатора — он из греков, но, впрочем, человек приличный. Живет Александру очень хорошо, взял в приданое именье и несколько сот погонов земли, рассчитывает вскоре быть директором лицея, — что ж, вполне заслуженно, он ведь настоящий ученый. Второй сын, Штефан, тот немного отдалился, жена у него немка из Познани, он с ней познакомился в Берлине, когда изучал там технические науки. Впрочем, она из родовитой семьи, сама преподает в женском лицее, а он — инженером на заводе Шкода. У них четверо деток, красивые и умненькие, прямо на редкость! Жалко только, что немка по-румынски ни в зуб, по несчастью, и дети тоже. Все они каждым летом приезжают на недельку в Лекинцу, тогда как Александру вот уже лет десять не бывал дома. Дальше по годам, из сыновей, идет Ливиу, ему только тридцать два года, а он уже штабной капитан, ныне в штабе армейского корпуса в Граце, но есть надежда, что его в скором времени переведут в Сибиу, поближе к дому. Ну, это блистательный малый и с великолепным будущим. Кончил курс военных наук первым академистом, а этой осенью с отличием выдержал экзамен на старшего штабного офицера. Единственная беда его: женитьбы боится как огня. И неизвестно, в кого он такой, в роду Пинтей все влюбчивы. Разве что в попадью пошел, она на своем веку глаз не подняла на другого мужчину, хотя в молодости была как цветик… Конечно, в семье у нас и медик имеется. Это Вирджил, он обосновался в Сибиу, там у него громаднейшая практика, ему даже иноплеменники завидуют. И такой он ярый румын, что для дела нации идет на любые жертвы, поэтому к нему благоволят и в румынских политических кругах; не удивительно, если он вот-вот станет депутатом палаты в Будапеште… Самый смирный из всех Ионел, счетовод крупного банка в Черновицах, экономный, усердный, сметлив в расчетах, ему прямо назначено быть миллионером или по меньшей мере директором банка… Теперь идет по порядку Джеордже, он тоже славный малый, главное, пошел по стопам родителя. Когда отец закроет глаза, Джеордже примет его паству в Лекинце… Остаются еще двое сыновей, Марку и Василе. Первый — тот вовсе удержу не знает в национализме, в прошлом году был вожаком забастовки румынских студентов в Будапеште, — там один из профессоров попытался запретить им говорить по-румынски. Василе теперь кончает лицей в Блаже… А дочери-то! Первая, окрещенная Профирой, по матери, замужем в Бессарабии, под Кишиневом. Встретилась она одному бессарабскому мелкому помещику в Джурджу, когда гостила у Александру, и вот в один прекрасный день получаем весточку: «Дорогие родители, я нашла свое счастье, обручилась…» Так-то может обернуться поездка! Вторую, Лудовику, взял за себя адвокат Виктор Грозя из Клужа, и у них двое детей, мальчик и девочка. И, наконец, Еуджения, наша меньшая, редкостная красавица, жена депутата Гогу Ионеску в Румынии. Говорят, в бухарестских салонах от нее просто без ума, все ее балуют. Правда, и молода еще, она ведь младше Джеордже, хотя вот три года исполнится, как она повенчалась…

Перечисление любимых чад исторгло слезы у попадьи, — как ей не плакать, когда все они рассеялись по белу свету, ей и не посчастливилось еще хоть разок увидеть всех вместе; может статься, завтра она навек закроет глаза, годы-то вон как извели ее и высушили. Пинтя величавым жестом прервал ее причитания:

— Ладно, старая, не горюй и имей терпение! Мы еще поживем и отпразднуем золотую свадьбу, если богу угодно будет… Тогда уж и соберем всех, кто где есть, со всеми чадами и домочадцами… Да будет благая воля твоя!

Старик тарантил без умолку, и Херделя едва сумел завести с ним с глазу на глаз серьезный разговор, объявив ему, что у Лауры нет приданого, зато сердце у нее… Пинтя с неудовольствием перебил его:

— У меня такой принцип: не вмешиваться в браки детей. Пускай каждый как постелет, так и поспит. Это уж их забота глядеть в оба…

Учитель тоже был не очень обрадован ответом свата, но проглотил молча, только усмехнулся, будто услышал милую шутку.

Договорились, что о дне венчания Пинтя уведомит письмом, когда известит всех родственников. Пока решили одно: справлять свадьбу в Армадии, для большей торжественности.