Йонтра

Устроившись в своем плетенном из морских лиан кресле, он облокотился на свой, почти знаменитый уже мраморный стол, который сейчас оказался неожиданно теплым. Да так там и замер, вглядываясь в туманную хмарь, что повисла над океаном. Эта серо-белая пелена простиралась над водой насколько хватало глаз. От горизонта до горизонта. Впрочем, сегодня даже само понятие «горизонт» несколько размывалось и не могло быть уже в точности применено к тому, что он видел. Ведь всего в нескольких сотнях орров от берега волны и туман совершенно сливались в единую воздушно-водяную взвесь, в которой почти ничего нельзя было разобрать. Скит посмотрел прямо перед собой. По мраморной поверхности стола скользили то в одну, то в другую сторону подгоняемые ветром крупные дождевые капли. А ветер задувал их порывами прямо на него, обдавая незадачливого йонтру мелкими, прохладными брызгами. «Ух, как дует», – на этот раз уже просто подумал Скит. После чего стал водить кончиком щупальца по поверхности стола, собирая эти капли. Занятие это оказалось неожиданно увлекательным, и он сам того не заметил, как погрузился в воспоминания.

Но дождь не утихал. Налетая сильными порывами, он в конце концов все же вывел совсем было застывшего словно каменное изваяние йонтру из состояния легкого оцепенения и буквально заставил того подняться с насиженного и пригретого уже места. «Странное чувство, – подумал Скит, – вот вроде бы и не холодно совсем, и дождь вполне себе по-летнему теплый, а долго засидишься, и все, мерзнуть начинаешь. Правду говорят, что в такую погоду легче всего простудиться. Уж больно коварная она».

Слева от него простирался дикий лес, который по мере сужения песчаной полосы подступал к воде почти вплотную. Плавно-шевелящиеся лианы стали доставать до Скита своими длинными протокорнями. Но едва дотронувшись до его щупалец, отчего-то вздрагивали и, шурша мокрым песком, потихоньку уползали назад в темноту. Зверей видно совсем не было. Они не были такими романтиками, как Скит, и «размышляя» более прагматично, предпочли сегодня остаться в своих норах, дуплах и гнездах. В дикой природе все было куда более сурово, чем в жизни разумных существ. Одна малейшая ошибка или неосмотрительность могла стоить тебе не только здоровья, но и самой жизни. Там не было места для праздной сентиментальности.

«И все же хорошо, что мы, йонтры, разумные, – начал размышлять Скит. – Мы можем себе позволить, и именно из-за этого, кстати, вот так просто мечтать, гулять под дождем, да и вообще вести себя, как нам заблагорассудится. Всегда мы можем рассчитывать на экстренную помощь, если с нами вдруг что-то произойдет. Больницы у нас есть, службы спасения, школы, научные лаборатории, суды…» Тут Скит осекся, да так резко, что аж остановился. «Мдам-льк, суды. Но ведь если у нас есть суды, то есть и тяжбы, и преступления, и обвинительные приговоры. И тюрьмы». Тут он снова посмотрел в сторону леса. Там дождь не так бушевал, как на открытом пространстве. Скапливаясь на листьях и ветвях деревьев, стекая затем по ним вниз, он уже не представлял из себя ту неудержимую стихию, которая иногда даже Скита – а он был вовсе не слабым – сбивала с намеченного пути. «А ведь действительно, там-то у них, пожалуй, и потише будет, – продолжил он размышлять, – и, кстати, не только во время дождя. Звери хотя и случается, что ранят или даже убивают друг друга, но все же и не доходят при этом до такого, как мы, разумные. Ведь таких кровопролитных войн в этой, так называемой, дикой природе, вообще не бывает. У нас же все наоборот. Мелких конфликтов мало, на что у нас суды и есть, но зато потом, „когда можно“, мы уже не мелочимся».