Йонтра

Далее по пути его продвижения песчаная полоса совсем сужалась, и лес подходил вплотную к воде. Скит остановился. «Ползти или не ползти», – крутилось у него в голове. Но повинуясь давно приобретенной привычке к решительным действиям, он упрямо, слегка выставив вперед два щупальца, двинулся дальше. Ему даже пришлось залезть по пояс в воду, поскольку пробраться меж сплетенных в невообразимые узлы лиан было решительно невозможно. «Вот она, вода, – на этот раз уже не то чтобы подумал, а как-то почувствовал Скит, – родная стихия. Что может быть лучше и приятнее тебя». И действительно, вода, как это, наверное, бывает лишь при дожде, была на удивление теплой. Она согревала щупальца Скита и успокаивала его. А он, вдруг поддавшись какому-то резкому и неудержимому порыву, взял и плюхнулся со всего размаху в шумный и бурлящий океан. И это был конец. Той, прибрежной жизни. Там, на берегу, он был совсем другим Скитом. Немного неповоротливым, иногда ворчливым и весьма требовательным к своим студентам. Здесь же он был по-настоящему дома. Сильный и ловкий, могущий проплыть до ста тысяч орр всего за один день. Не обращавший внимания на всякие житейские мелочи, целеустремленный и лишенный каких бы то ни было сомнений. И пусть тот дом, в котором он постоянно жил, ел и спал, находился на берегу, все же древние инстинкты давали о себе знать. Иногда необоримо. В такие дни Скит, сославшись то на недомогание, то на какие-нибудь искусственно выдуманные дела, сбегал с университетской кафедры и тихонько, чтобы никто не видел, заныривал под воду. Сейчас же он явно наслаждался. Плавать в дождь, когда на поверхности бушует стихия и дует пронизывающе-холодный ветер, было невообразимо приятно.

Но нужно было двигаться дальше. Сегодня, и сам даже не зная зачем, он наметил себе цель – добраться до узкого каменистого перешейка, что соединял побережье с небольшим необитаемым островом, который находился примерно в пятистах оррах от берега. Его и сейчас было хорошо видно. Весь покрытый густым лесом и напрочь лишенный прибрежной полосы, он нависал над водой сумрачной туманной тенью. О его берег, значительно более крутой, чем тот, рядом с котором сейчас плавал Скит, разбивались набегавшие океанские волны. А ветер, закручиваясь в вихрь от столкновения с кронами деревьев, срывал и уносил с них пену, разбрасывая ее по поверхности воды то шлепками, то распыляя веером. Это была настоящая стихия, отчего Скит, некоторое время наблюдавший за всем этим, невольно поежился. Но как же все это было прекрасно! У него даже появилась мысль, а не доплыть ли до этого острова, вот прямо так, напрямик? Однако он все же отказался от этой затеи, памятуя о том, какие мощные водовороты иногда таятся в этих внешне совершенно безобидных заливчиках.

Наконец лес стал отступать. И песчаная полоса, еще несколько орр назад совершенно пропавшая, появилась снова. Далее она только расширялась. Скит выбрался на берег. Уже из действительно полусонного состояния теплой расслабленности и покоя он попал на территорию, где властвовали ветер, дождь и холод. Впрочем, дождь сейчас уже совсем заканчивался. Вот только от этого было ни капельки не легче. Сильнейший ветер обдувал его вместе с одеждой, целиком, не оставляя мокрому йонтре ни малейшего шанса на то, чтобы согреться. Скит начал злиться. На себя. «Вот чего это мне взбрело в голову ползти куда-то в такую погоду, – ворчал он. – Ведь все уважающие себя йонтры сидят сейчас дома. Или, на худой конец гуляют, но только так, совсем чуть-чуть. Всего лишь для того, чтобы немного подышать свежим воздухом или размяться. И уж одежда у них точно сухая. И плащи они носят до самой земли, и накидки. А я что? Романтика – романтикой, но ведь голову-то терять, наверное, тоже все-таки не стоит. А ведь мне еще, – тут он посмотрел туда, где предположительно находился его дом, – и обратно нужно как-то доползти».