Йонтра

– Я тут пытался разобрать хоть что-то изо всего того пунктуационного хаоса, но не смог. Ведь построить даже предположения, основываясь на пропусках между точками, оказалось совершенно невозможным. И поэтому теперь все эти сведения, которые вполне могли бы стать самыми ценными, а возможно и фундаментально ценными в истории не только нашей, но и всей мировой цивилизации, утеряны навсегда. Наше же с Тио безумное путешествие теперь уже вряд ли кто-нибудь когда отважится повторить. Ведь не только сам факт, что мы выжили, но еще и сумели доставить оттуда хоть что-то, за что отдельное спасибо моему другу, уже есть, по сути своей, чудо. Вероятностное же отношение, предполагающее подобный благополучный исход, я сейчас даже и называть не стану. Его вполне можно считать равным нулю.

На этом, уважаемые слушатели, позвольте мне завершить сегодняшний, несколько странный рассказ. Ведь уже довольно поздно и, как кажется, начинает холодать. А ведь мы, земноводные, – тут Скит нарочито поежился, – не слишком любим холод. Да к тому же еще и от всей этой истории, у меня лично, будто мороз по коже продирает. Так что извините и прощайте.

После этих слов Скит, все еще слегка вздрагивая и явно поспешая, пополз к своему дому. Слушатели же, напротив, вполне спокойно себе переговаривались и потихоньку расходились. На них сегодняшняя история произвела, по всей видимости, куда меньшее впечатление, чем на самого рассказчика.

26. Путь домой

– Я не буду вам, уважаемые слушатели, рассказывать сегодня о том, зачем и по какой причине снова вернулся на Тэю. Полагаю, это и так всем понятно. Могу только сказать, что ничто более в этом мире уже не сможет переменить моей веры в добро, а также в то, что все мы, и разумные, и неразумные существа, состоим из света. Что в нас не только эта, – Скит щелкнул себя по боку, – грубая плоть. Но обо всем по порядку.

В прошлый раз я остановился на печальном итоге своего путешествия к центру Галактики, когда фактически погиб и был навеки погребен в бездне сингулярности. Однако, как это выяснилось уже очень скоро, все было и так, и не так. С учетом моего комплексного состояния, уничтоженной и, так сказать, погребенной, оказалась всего лишь действительная часть моей сущности. Мнимая же ее часть оставалась все еще свободной и благодаря, возможно, случайности, а, возможно, и по каким-то иным, неведомым мне причинам, была выброшена за пределы черной дыры. Впрочем, все что от меня оставалось тогда, представляло из себя уже не трехмерный, а всего лишь двухмерный объект, который посредством тоннельного перехода смог пересечь незримый барьер между внутренним и внешним горизонтами событий. Но и это было еще не все. В результате всех тех странных метаморфоз и именно в двухмерном мире я обрел удивительную способность видеть в нем такие вещи, различить которые в нашем трехмерном мире было бы для меня совершенно невозможно.

Например, я мог видеть ту духовную общность, что связывала меня с Тио, и благодаря которой он все же не сгинул в бездне сингулярности. Был даже такой момент, когда мы с ним оказались по разные стороны той чудовищной воронки, безмолвно и неумолимо поглощавшей все и вся. Тио внутри, а я снаружи. Словно скрепленные длинной световой лентой, мы безвольно висели с ним некоторое время, плавно раскачиваясь из стороны в сторону. Но постепенно я начал перетягивать его на себя, пока наконец он не выскочил из черной дыры и, промелькнув у меня над головой, не скрылся где-то в туманной неизвестности. Я же с обрывком той ленты, что нас соединяла, спланировал медленно вниз. И именно тогда, взявшийся словно из ниоткуда, но сразу заполнивший все пространство вокруг, возник тот удивительный и безмерно-таинственный голос.

Потом-то я, конечно, смог более или менее понять, что это такое было. По всей видимости, это я сам и разговаривал с самим собой, а, точнее, некто говорил и за меня, и за кого-то другого, мне неизвестного. Тут следует также еще отметить, что все, что происходило тогда, я, в отличие от периода падения в сингулярность, до сих пор прекрасно помню. И мне даже ничего не пришлось записывать. Слова же, произнесенные тогда я могу повторить и сейчас, как будто слышал их совсем недавно.

Тот же, самый первый мой разговор с самим собой, а, точнее, с кем-то мне неизвестным, начался с «моего» мысленного вопроса о природе того мира, где я очутился. Голос отвечал:

Ты не находишься нигде, но только здесь и лишь сейчас.

Из мира вышел ты из тьмы, но это радостно для нас.

И помогу тебе я, верь, и слушай ты мой светлый глас.

Тебе чудесно повезло, никто не сможет повторить.

Тот горький путь, где никому и никогда уже не быть.

Прими же ты свой дивный дар, не будет проку от него, коль бросишь ты, что начал я, не завершив уж ничего.