Иосиф Грозный [историко-художественное исследование]

Когда члены ГКО, словно стараясь опередить друг друга, вытеснились из кабинета, даже на затылках их, таких разных: седых, плешивых, сохраняющих с проседью еще естественного цвета волосы (их было совсем мало!), — виднелось: «Пронеси, господи! Скорей отсюда... Скорей!» — Сталин встал из-за стола и прошелся вдоль опустелого длинного центрального стола заседаний, где, как бы ненужная, лежала большая фронтовая карта. Но у стола Сталин не задержался, а прошел к окну, сдвинул портьеру и зачем-то долго всматривался в затемненную Москву, в весеннее пасмурное небо над ней и белесоватые облака, идущие по черно-серому фону неба с запада на восток... Волосы у Сталина уже не топорщились, в правой опущенной руке была зажата потухшая трубка, а начавшая горбиться спина этого человека напоминала смотревшим на нее о том, что Сталин стар, может быть, немощен или болен и скрывает эту свою болезнь и немощь, перемогается силой воли... Так длилось минуты три. И молчание означало, что Сталин собирается с мыслями, чтобы сказать нечто особенно важное. Внезапно повернувшись, Сталин сделал шаг к Берии и глухо сказал:

— Ващя развэдка... прэподнэсла нам сплошную дезу... Нэмци... нэ будут наступат на Москву. Ви информыровалы нас... совершенно абсурдно...

Нэ на висотэ... оказалас и ГРУ... — он взглянул на Шапошникова и Василевского и пошел теперь бродить по ковровой красной дорожке... — На-ступлэные нэмцев... будэт лэтом и... очэнь сэрез-ноэ... на Сталинград... И эсли вы (тут он имел в виду очевидно всех присутствующих) эще раз... допуститэ такой просчет... ми будем винуждэны... снымат головы...

В звенящем молчании казалось, что время остановилось. Хотя тишину нарушало карканье ворон, возбужденных, наверное, перезвоном часов на Спасской.

— Так вот, — продолжал Сталин, — главная наща задача сэйчас... Нэмэдлэнно сдэлат всо... чтобы враг нэ смог взят... Сталинград. Ито... нэ связано с моым имэнэм... Ито имээт совсэм другие послэдствыя... И — самыэ далныэ. В случаэ падэния Сталинграда, вихода нэмцев на Кавказ... и за Волгу... ми лыщимся бакынской нэфти, кубанского хлэба, угля, Чэрноморского флота, Крима, вихода на Иран, и тогда (мнэ извэстно) в войну на сторонэ Гэрманыи могут виступит и вис-тупят, очэвыднб, Японыя... и Турция. Вот так... Кромэ того, эсли немцям удастса их план, о чем я толко чьто сказал, осэнью будэт нэизбэжным новый поход на Москву с глубоким охватом эе... с юга... Свэдэния эты нэ визывают сомнэныя...

Сталин остановился и посмотрел на всех сидящих поочередно, как бы пытаясь вникнуть в их мысли, узнать по выражению этих лиц, что они готовы сказать. Лица были разные: Берия хмуро глядел в пол, будто рассматривал свои штиблеты (был в штатском), Жуков со сжатыми губами казался непроницаемым, Василевский, чем-то похожий на молодого Ворошилова, был весь озабоченное внимание, а на больном и нежилом уже лице Шапошникова ничего не отражалось, кроме подавляемой боли, к которой он, крепясь, прислушивался.

— Итак... Я... прощю всэх висказатса по обо-значэнной мною... проблэмэ.

Сталин подошел к столу и, открыв коробку, стал набивать стружистым оранжевым «руном» свою английскую трубку. Выглядел вождь плохо: изматывала бессонница, тревожили неудачи в наступлении, а может быть, и чересчур уж горячие ласки Валечки, не всегда посильные для шестидесятилетнего. Шестидесятилетнего. А ему уже шел шестьдесят третий... Сталин не отличался физической силой, но был удивительно вынослив, мог переносить и переносил страшнейшие перегрузки и часто сознательно шел на них, даже в любовных утехах. (Заметим вперед: таким он оставался долго, почти до семидесяти, перенеся и первый инфаркт, и первый инсульт).

Раскурив трубку, он молчал, но тигриные прищуренные глаза его настороженно светились. Первым, очевидно, как член Политбюро заговорил Берия:

— Товарыщь Сталын... (Берия говорил с еще большим, чем обычно, акцентом, глуховатым басом.) Я прызнаю всэ ащибки... маэй развэдкы... Я... даю слово... Болше это нэ повторытса. Агэн-тов-дэзынформаторов прыдется правэрыт... Кто пэрэдал явную дэзу — строго накажю... И ви правы... Послэдныэ свэдэныя эст... двыжэныэ на Сталынград, на Ростов... Ви правы... Сталынград надо удэржат лубой цэной. Нэлза врага пустыт... в Сталынград. Всэ дывызыи НКВД будут там заслоном... Поэдулычно.

Он замолчал, сел и опять стал рассматривать шнурки ботинок.

Заговорил поднявшийся было Шапошников.

— Сыдыте, Борыс Мыхайловыч, сыдыте, — сказал Сталин, — сыдытэ... — Он более участливо посмотрел на больного маршала-штабиста: Шапошников доживал последние месяцы, и Сталин знал об этом: диагноз врачей был ему известен.