Иосип Броз Тито

Конечно, Тито знал, что дела в стране обстоят далеко не лучшим образом, и не раз говорил об этом. Но проходило некоторое время, и в его заявлениях снова звучали ноты безоблачного оптимизма. В декабре 1978 года он принимал в своей охотничьей резиденции в Караджорджево делегацию рабочих. После разговора о положении дел на предприятии, зарплатах и т. д. он похвастался: «Я на днях убил 32 вепря, огромных! А на прошлой неделе убил еще 12 штук. Все это будем продавать в Германию, и дорого — шесть тысяч марок. Это отличное мясо». Тито завершал год в хорошем настроении[783].

1979 год: все в последний раз

Если сравнить 1979 год с другими годами в биографии Тито, то можно сказать, что он ничем особым не выделялся. Но почти все, что он делал в этот год, он делал последний раз в своей жизни.

Год начался тревожными сообщениями из Кампучии (название государства Камбоджа в 1976–1989 годах). В 1975 году к власти в Камбодже пришли «красные кхмеры» во главе с Пол Потом. В стране установился режим жесточайшего террора против большинства населения, в результате которого к 1979 году было уничтожено почти 3,5 миллиона человек.

У «красных кхмеров» были напряженные отношения с соседним Вьетнамом — в основном из-за пограничных споров. Армии обеих стран совершали рейды в глубину чужой территории. В январе 1979 года вьетнамские войска, начав большое наступление, заняли столицу Кампучии Пномпень и свергли режим Пол Пота.

Этот региональный конфликт, однако, разросся до масштабов международного. За Вьетнамом стояла Москва, за «красными кхмерами» — Пекин. Обстановка в мире резко обострилась. Несмотря на то что вьетнамцы, свергнувшие Пол Пота, сразу же начали рассказывать всему миру об ужасах режима «красных кхмеров», большинство членов ООН осудили «вьетнамскую агрессию». В общий «антивьетнамский фронт» объединились США, Западная Европа, Китай и Югославия. Главную роль в этом сыграли геополитические соображения — опасения, что Советский Союз с помощью Вьетнама расширяет сферу своего влияния в Азии.

В начале 1979 года в Югославии началась жуткая паника. В газетах открыто писали, что после Кампучии советские войска войдут в Югославию. Население скупало продукты в магазинах. Зачем вся эта паника была нужна Тито? Вероятно, угроза «советского вторжения» должна была сплотить общество вокруг вождя и его соратников. Этот способ придумал не Тито, но он его использовал не раз.

То, что сам Тито не верил в возможность советского вторжения, косвенно подтверждает хотя бы тот факт, что в самый разгар паники он отправился в очередной длительный заграничный вояж. За две недели Тито посетил Кувейт, Ирак, Сирию и Иорданию, в то время как в Югославии «психоз опасности» по-прежнему не утихал.

Пока Тито был на Востоке, 10 февраля 1979 года умер от рака кишечника его ближайший соратник и один из возможных наследников Эдвард Кардель.

К концу жизни Кардель превратился в пессимиста. На XI съезде СКЮ он буквально шокировал делегатов, когда произнес речь о том, что положение в Югославии напоминает ситуацию накануне революции. Да и в частных разговорах автор трех конституций и множества законов Югославии, один из главных теоретиков «самоуправленческого социализма» теперь говорил, что «наша система страшна и ошибочна»[784]

.

Когда Кардель умер, Тито был в Дамаске. Он заявил, что «глубоко потрясен известием о смерти нашего дорогого товарища Эдварда Карделя», с которым его связывали четыре десятилетия «труда и борьбы на тяжелом и честном революционном пути», и что в его лице он всегда имел «надежный оплот». Но это заявление выглядело казенным и сухим. Странно, что Тито не смог найти более человеческих слов на смерть своего друга.

В Югославии был объявлен трехдневный траур. 12 февраля Кардель был кремирован, а на следующий день урну с его прахом захоронили на кладбище Народных героев в Любляне. Тито на похороны не успел — он приехал только 14 февраля.

16 мая Тито прибыл с дружественным визитом в Москву. При встрече они с Брежневым расцеловались как старые друзья.

Тито было 87 лет, Брежневу — 73. У обоих — серьезные проблемы со здоровьем. Но югославский президент казался по крайней мере не старше советского генсека. Тито видел состояние Брежнева, и чисто по-человечески ему было жаль своего советского коллегу. «Не хотел бы я, чтобы и со мной случилось такое», — заметил он, когда югославы были одни. Брежнев уже был серьезно болен и после двух рюмок с трудом улавливал нить беседы. По правилам этикета главы государств обмениваются речами в конце обеда, под шампанское. Но служба протокола решила сделать это в самом начале трапезы — учитывая состояние генсека. Тито все понял и виду не подал. Но и тогда Брежнев два раза прочел один и тот же текст. Он смотрел непонимающими глазами на бумажку, но не догадался ее перевернуть[785].