ИПЦ

Зашумел электрический самовар. За столом стало уютно. Поповский бас рокотал дружелюбно, словно весенний ласковый гром. Расчувствовавшись, отец Федор угостил ребят розовым ликером собственного приготовления. Сам он еле пригубил, зато любовно рассказал секрет приготовления.

— А делается сей напиток таким образом. Утром я выхожу в сад и смотрю, обветрилась ли роса с цветов. Как только солнышко росу слизнет, начинаю я обрывать розовые лепестки. Притом, прошу заметить, есть тут малая хитрость. Лепестки годны лишь те, что сами сей же день непременно отпадут. Потом лепестки эти я кладу в стеклянный сосуд, обильно сдабривая сахаром. И в таком состоянии вывешиваю сосуд на солнце. Потом через месяц в перебродившие лепестки я добавляю известного зелия.

— Прекрасный ликер, — похвалил напиток Кузьма и отставил рюмку. — Теперь, Федор Макарович, разрешите и о деле. А то у нас мало времени. Вы, конечно, слышали странные слухи о том, что якобы черт унес двух женщин и пытался утащить колокол и что его вчера ночью видели на колокольне? Одну из женщин действительно нашли под обрывом. Она разбилась насмерть. Это была его тетка, — Кузьма кивнул на Рудакова.

— Да. Я слышал и мало в это верил. Но меня эти разговоры обеспокоили. Народ в слухи верит. Они не укрепляют веру, а, напротив, отворачивают лицо от церкви.

— А не могли бы мы подняться на колокольню и посмотреть на следы зубов, которые оставил там нечистый? Может быть, это имеет какое-нибудь отношение к гибели его тетки.

— Я не против, — согласился поп, — мне утром звонарь говорил об этом. Я, признаться, подумал, что померещилось звонарю с похмелия. Но для того мне надо переодеться.

— Мы подождем.

На колокольню батюшка поднялся первым. Карабкаясь по лестнице вслед за ним, ребята услышали его удивленное покряхтывание. Отец Федор сидел верхом на балке и внимательно разглядывал огромное медное ухо колокола.

— Очень загадочно… — сказал он и, охая, спустился по приставной лесенке вниз. — Если поп позволяет себе пользоваться электрическим самоваром, так он только поп. Только человек, да притом вдовец. Но я не могу представить, чтобы черт пользовался ножовкой. Я этот инструмент в руках держал неоднократно, и сомнений у меня нет. Можете посмотреть сами.

Кузьма буквально взлетел по лестнице и тут же спустился назад.

— Да… — сказал он. — Это ножовка. И пилил он с полчаса, если это сделано за один раз. Скажите, отец Федор, а как он мог сюда попасть?

— Попасть не мудрено… Двери наверх открыты, но проходить надо или через алтарь, или через другой вход, который всегда заперт.

Они спустились на землю и снова зашли в дом к отцу Федору. Рудаков уже озабоченно поглядел на часы, а затем на Кузьму с немым укором. Потом прошептал одними губами:

— На дежурство… Я не могу больше…

Кузьма сделал вид, Что не понял. Тогда Рудаков поднялся и, сколько мог, вежливо откланялся.

Отец Федор и Кузьма остались вдвоем. Поп снова налил чаю. Придвинул банки с вареньем.

— Да… — сказал Кузьма. — В городе происходят очень непонятные вещи… Кстати, что случилось с вашим предшественником? Я слышал о какой-то загадочной истории, но таким слухам трудно верить…

Отец Федор прошелся по комнате. Снял со лба тонкий ремешок, придерживавший волосы, и они рассыпались, так и не придав отцу церковного вида.

— Отец Михаил наложил на себя руки. Это печать большого, несмываемого греха на весь приход!

В голосе священника зазвучали сердитые и даже официальные нотки. Кузьме сразу представилось, что он присутствует на собрании профкома местного хлебозавода.

— Что же побудило его? — спросил Кузьма.

— Обстоятельства темные и страшные. Произошло это в прошлом году таким же летом. Покойного, прости, господи, ему грех его и воздай, господи, суровым и бессердечным людям, что подвели его к самому краю пропасти и толкнули его на это грехопадение, покойного в тот день видели в этом саду, — он показал рукой на окно, — за стрижкой плодоносящих кустов.