Иркутск – Москва

Вот оно, как, Федорыч… А фейсы ваши тевтонские не треснут⁉ Выучка говорите? Ну, положим, про команды, офицеров и командиров кораблей — я не спорю. Но вот про адмиралов — с этого места, давайте-ка, поподробнее. До чего вас такая «дрессировочка» довела у нас? До того, что ваш герр Шеер при Скагерраке сумел поворотом «все вдруг» на 16 румбов вывести флот из убийственного «кроссинга» линкоров Джеллико? Причем дважды? Прекрасно. Но если забыть, что перед этим он же сам обе этих «палочки над Т» для Флота открытого моря и «накомандовал»! Вот он, ваш уровень подготовки высших командных кадров, причем, самых отважных и талантливых. Вот он, уровень творческой мысли и военного искусства вашей Академии в Вильгельмсхафене. Уровень оперативно-тактический.

А уровень вашего хваленого Амиральштаба? Которым вы так гордитесь, и которого пока не существует ни у британцев, ни у русских. Но есть ли смысл говорить про стратегию? Если враг станет воевать не так, как вы ему предписали в своей «безупречной» теории, и изберет дальнюю блокаду, а не ближнюю, чем вы ему на это ответите? Без шпаргалки? Той же перманентной импотенцией, что и в нашей Первой мировой у вас приключилась?

«Скорость вторична. Броня и подводная защита — доминанта в конструкции линкора. Общая свалка решит судьбу боя, если погодные условия ограничат видимость, а средний калибр будет менее эффективен из-за волнения моря. Исходя из этого, линейный корабль должен иметь возможно мощный залп главного калибра как на оба борта, так и в стороны оконечностей. Поэтому число подводных аппаратов должно быть никак не менее шести, а торпеды в них — чем больше по калибру, тем лучше…» И заметьте, это мне говорят офицеры с нами прошедшие через Шантунг! Что, кроме тарана Рейна и торпедной атаки Сергея Захаровича на «Микасу», там больше не было ничего поучительного, спрашивается?

Вот ведь Альфред, не глупый, вроде, мужик. И хотелось мне узнать, как бы он повел себя во главе флота в 1914-м. Но теперь боюсь разочароваться в собственных иллюзиях. Навряд-ли он им рассказывал про то, что я ему уже «разжевал». Но на все дурацкие пассажи своей молодежи, в том числе понюхавшей запах шимозы на наших палубах, одобрительно кивает и лыбится, ака июльское солнышко полдню. Но ахинею же полную несут его архаровцы! Ахинею! Тьфу… Кой черт понес меня в эти горы?..'

Петрович чувствовал, как медленно, но верно, звереет. К счастью, докипеть до непреодолимого желания ломануться во «фрицевкую зону оккупации», дабы объясниться с герром Тирпицем «на повышенных» не дожидаясь завтрака, ему не позволили.

* * *

Вслед за суматошным стуком в дверь его спального купе, она резко и широко распахнулась. И возникшая было в проёме ошарашенная физиономия Чибисова, жалобно запричитавшего: «Прощения просим, но… только… тут вот… к Вам, Его высокоблагородие, господин, э-э…» была самым бесцеремонным образом сдвинута куда-то в сторону, а в аккурат на ее месте материализовалась роскошная борода над малинового цвета шелковым, стеганым халатом в пол. Над бородой весело щурилась парочка ехидных, озорных глаз, а над ними высился сократовский лоб, увенчанный блестящей лысиной.

«Вах! Дивитесь: к нам заглянул невзначай профессор Преображенский, собственной персоной, — заценив облик Тирпица „в домашнем прикиде“, Петрович от неожиданности даже „спустил пары“. Тотчас драить „нежелающего просвещаться долговязого обормота“ расхотелось, — Только, дорогой мой Альфред, я тебе не Шариков. И не Швондер, какой-нибудь. Борменталями своими стращать меня безыдейно. Пуганый. Зачем приперся спозаранку, не дав даже зубов почистить? Хорошо хоть, не в исподнем застал…»

— Всеволод Федорович, друг мой, отчаянно извиняюсь. Но мне показалось, что вчера вечером, отправляясь к себе, ты был несколько не в духе. Уж не ведаю, чем мы, грешные, провинились, но совесть была не чиста. Посему я решил покаяться лично, хотя и не знаю за что. А заодно угостить тебя египетским кофе прямо с уголька, китайскими сладостями и еще теплым бранденбургским пирогом с яблоками. Они, правда, тоже китайские, но зато повар — мой. И не скажу, что у него получилось хуже, чем с нашими. Не возражаешь?

То, что арабский кофе неизбежен, Петрович догадался еще во время вступительного слова Альфреда: ворвавшийся в купе аромат был поистине восхитителен. «Не каждый день Вам приносит кофе в постель сам шеф Маринеамт. Тем паче, если Вы не очаровательная дама, а в противоестественностях Альфред не был замечен. Блин! И злиться на него больше нет никаких сил. Ну, красава же!»

— Заходи… — Петрович рассмеялся, вдруг осознав, как по Луспекаевски у него это вырвалось. «Что? Утро ностальгических воспоминаний о будущем начинается? Только смотри у меня, дружище Альфред, систему гранат опять не попутай…»

После того, как они остались вдвоем, а первые чашечки ароматного напитка наполовину опустели, Тирпиц решительно дал понять Петровичу, что ходить вокруг да около не в его стиле: