Иркутск – Москва

— Ну, сам же говорил: все, что произошло, это лишь цветочки, а ягодки будут впереди.

— Только как-то слишком быстро все происходит, не?

— Нет. Нормально. Это для японцев война закончена. Пока… А для британцев и нас, не только русских, но и немцев, все только закручивается. Этот «твой до замерзания ада», в первом же письме позволивший себе перейти с тобою на «ты», все верно понимает. И все ходы свои наперед просчитывает.

— Да, и пес с ним… Что я теперь намерен делать, спрашиваешь? Как всегда в последние полтора года, рассчитывать на лучшее, а готовиться к худшему. Надежды на лучшее связывая с тем, что Государь, как мне представляется, принял мою логику развития флотского строительства. С чем связано мое назначение на хозяйство в МТК. А еще с тем, что Дубасова, как мне представляется, убедить в ее безальтернативности удалось. А он мой непосредственный начальник. Худшее же…

— Всеволод. Стоп! Спустись на грешную землю. Ваш царь — флюгер! Сегодня он соглашается с одним, а завтра с другим. Тому примеров — тьма-тьмущая. Или сам не знаешь? А Дубасов… Дубасов служака до мозга костей. И будет делать ровно то, чего пожелает самодержец. Это ты понимаешь прекрасно. Если же еще и сам Макаров сделает твоей персоне афронт, никто в Петербурге на тебя не поставит, как на охромевшую лошадь…

Но извини, пожалуйста, перебил. Давай дальше, про худшее. Вдруг опять выдашь нечто гениальное? Меня этот поворот событий куда больше интересует. В свете ранее прозвучавшего моего тебе предложения.

— Прекрати мерзко хихикать. Тебе не идет… Если у нас… если у меня ничего вразумительного не выгорит, просто будешь иногда ко мне в деревню с оказией заезжать погостить. Может, напишешь предисловие к немецкому изданию мемуаров отставного «флагмана авангарда».

— Думаю, из тебя выйдет столь же плодовитый мемуарист, как в свое время из Федора Федоровича Ушакова.

— Хитрый, циничный льстец и пройдоха! Альфред, мне иногда кажется, что коварный Змей-искуситель некогда убеждал Адама в пользе для здоровья свежих яблок именно твоим елейным язычком.

— Не возражаю. Только он искушал Еву. Существо слабое, доверчивое… Но, пусть буду гадом. Готов даже это претерпеть, если ты дозрел до важности для начала хотя-бы теоретически порассуждать о достоинствах сего фрукта. И вариантах его употребления, как в свежем виде, так и в формате неких кулинарных изысков.

— А если я сейчас расколю эту чашку о чью-то лукавую физиономию?

— Всеволод. Уймись уже со своими наигранными, нелепыми обидами! Я лишь гарантирую тебе спасательный круг и место в шлюпке на случай, если макаровский шпирон, хоть бы и в его дурацком канатном «наморднике», прошибет тебе борт до самых топок. Давай-ка мы лучше здесь и сейчас, с холодной головой, обсудим все варианты развития событий, при которых они могут тебе понадобиться. Если уж звезды так встали. Согласен?

— Давай-ка, лучше не будем. Голова уже не холодная. Но если дела мои пойдут настолько паршиво, позволь мне самому определить чем и как закрывать собственную задницу.

— Что-ж. Как скажешь… Вольному воля, спасенному Рай.

— Твою готовность помочь я оценил, не сомневайся. И обещаю, что если совсем припрет, вернусь к твоей идее в трезвом уме и без лишних эмоций. Только сперва скажи, Альфред, когда именно в твою голову пришли подобные, хм… согласись, неординарные мысли на счет моей скромной персоны? После Шантунга? После Токио? Или…

— Через несколько дней после нашей первой встречи. Когда я прочел в «Дэйли Мэйл» отчет о землетрясении в Кангры.

— Так-с… Понятно. Значит, все-таки… — Петрович внезапно ощутил неприятный, липкий холодок между лопаток, — Кто-нибудь из твоих еще знает?

— Какой для меня в этом смысл? И прок? Сам подумай.

— Логично. Язык мой — враг мой… Умно играешь, Альфред.

— Что делать? Слишком высоки ставки. Но ведь и ты, Всеволод, умеешь пить. Не думаю, чтобы ты обмолвился случайно.

— А если я скажу, что там и тогда, где я узнал об этой катастрофе в Индии, ни при каких обстоятельствах я не мог даже и помыслить о возможности нашей с тобой личной встречи?

— Пожалуй, не удивлюсь. Это кое-что объясняет… Но не волнуйся, я не полезу к тебе с лишними расспросами. Мне как-то без разницы, удалось ли кому-то в русской Сеульской миссии вызвать дух кого-либо из ваших знаменитых адмиралов во время ночного спиритического сеанса, или же на твоего однофамильца, корабельного священника, снизошло откровение свыше. Ваше ортодоксальное православие, вообще вещь в себе… И потом, этот его скоропалительный вояж в Петербург и обратно в Порт-Артур с чудотворным Образом, уже в статусе духовника Великого князя Михаила…