Ирландия. Прогулки по священному острову

Во время традиционного чая гостиницы Дублина наполняются мужчинами в бриджах для верховой езды и девушками с раскрасневшимися лицами и грязью на сапогах. Сейчас сезон охоты, охотятся с митскими или килдэрскими собаками и возвращаются к чаю. Близость к природе и страсть к лошадям — еще одна черта, роднящая дублинцев с георгианской эпохой. Дублинец может подстрелить куропатку в горах в шести милях от городского почтамта и поймает форель на таком же расстоянии от города. Он может оторваться от бизнеса, ускакать на день с собаками, а вечером вернется домой и просмотрит вечернюю почту.

Это вселяет в Дублин душевное равновесие. Старая столица обладает здоровьем провинциального города. Она георгианская не только в архитектурном смысле, но и в отношении к жизни.

4

В Лондоне, как и в других больших столицах, жизнь общества формализована, встречи запланированы. В Дублине не так. Здесь, конечно же, есть официальные приемы, но более важными и интересными являются неорганизованные вечеринки, случающиеся едва ли не каждый день. В Дублине невозможно быть одиноким. Все ирландцы склонны к импровизациям и терпеть не могут одиночества! Человек может в полдень случайно столкнуться с приятелем в дублинском трамвае, а распрощаться с ним в три часа ночи, после того как вместе они посетили несколько домов и повсюду встретили теплый прием, как какая-нибудь пара бродячих актеров.

В Дублине не заботятся о внешнем виде. Если англичанин приходит в утреннем костюме туда, где все остальные облачены в вечерние смокинги, он готов сквозь землю провалиться, а в Дублине это никого не волнует. Деньги тоже не имеют значения. Важна беседа. Важен ум. Важно чувство юмора. Преимущества за человеком, который может вести интересную беседу.

Англичанин почти смущается от гостеприимства, которое оказывают ему в Дублине. Если иностранец знает хотя бы одного местного жителя, он вскоре познакомится с сотнями людей. Они открывают ему двери своих домов и позволяют вести себя, как заблагорассудится. Нет в мире более радушной столицы, однако с той же искренностью она выражает свое неодобрение. Через всю жизнь и через разговор ирландца проходит горькая язвительность, которая поначалу приводит вас в недоумение, пока вы не поймете, что это — национальная черта. Католический епископ однажды сказал Падрейку Колуму, что пороки католиков — злоба и зависть, а добродетель — признание равенства людей. Пороками протестантов он назвал индивидуализм и снобизм. Возможно, в чем-то он прав, хотя мне кажется, что все эти пороки равно свойственны как католикам, так и протестантам. Для меня не подлежит сомнению то, что ирландцы — прирожденные сатирики. Собравшись вместе, они рассказывают о знаменитостях — которыми на самом деле восхищаются — забавные и одновременно уничижительные истории. Поначалу это вызывает удивление.

Чем бы были для нас произведения Джорджа Мура «Здравствуй и прощай» и «Улисс» Джеймса Джойса, если бы не ирландский сатирический талант, который часто граничит со злобой?

Иностранцу, растерявшемуся в лабиринте ирландского разговора, кажется, что для этих людей нет ничего святого, пока он не обнаружит под утро, что человек, блиставший весь вечер, сбрасывает с себя шелуху, как актер, смывающий грим после спектакля. Забавный шекспировский Оселок превращается в сумрачного Гамлета. Он идет по пустой улице, тихо опровергая все, что сказал за вечер, и в его голосе слышится неизбывная грусть.

И вы поймете, что разговоры в Ирландии — игра без правил.

Шагая по улицам, залитым холодным утренним светом, вы никак не можете догадаться, отчего прошедшая беседа казалась вам такой блестящей!

5

Когда поэт, объявивший, что он атеист, устал защищать церковь от атак преданного католика, мы покинули кабаре. На одной тихой улице мы вошли в низкую дверь и спустились по темным ступеням за кулисы театра Аббатства. Нас искренне поприветствовали и провели в артистическое фойе, которое, в отличие от всех других фойе, было и в самом деле зеленым. Поэт снял пальто и немедленно затеял спор: он утверждал превосходство саксов над кельтами. Казалось, в подтверждение своих слов он выпустил, так сказать, лучшего зайца, как вдруг в дверь просунул голову мальчик, вызывающий актеров на сцену, и убил этого зайца одним выстрелом.

— Что же мы теперь будем делать? — грустно спросил поэт, обходя портретную галерею. — Джеймс Стивен похож здесь на гнома, правда? Пошли к Майклам. Вам понравится миссис Майкл…

В Дублине такая привычка — отправляться в поисках умственной разрядки из одного дома в другой. (Количество друзей в Дублине, должно быть, устрашающее.)

Поэт постучал в дверь и, прежде чем та отворилась, успел обругать кельтские сумерки, «Гэльскую лигу», правительство, оппозицию и Священную Римскую империю. Он был в хорошей форме.

— Добрый вечер, хозяйка дома, — поэт отвесил глубокий поклон, едва дверь отворилась, и заговорил нараспев: — Это я пришел к вам на склоне дня с торфом в волосах и болотным миртом в ушах, я, не державший во рту ни крошки с прошлого заката…

— Не будьте ослом, Пэт, — сказала хозяйка. — Входите!