Ирландские саги

Иначе обстоит дело со вторым героическим циклом саг, циклом Финна — того самого, который под именем Фингала прославился благодаря Макферсону. Хотя хроники, упоминая его, относят события его жизни к III веку н. э., есть серьезные основания полагать, что это фикция. Повидимому, сказания о Финне возникли не ранее IX века, притом под скандинавским влиянием. Если прототип его не какой-нибудь викинг (как это предполагал один немецкий исследователь), то это — древний мифический образ, поздно и своеобразно оживший в народных сказаниях. Не будем, однако, задерживаться на этом вопросе, так как саги цикла Финна (часто называемого, менее правильно, циклом Оссиана) не включены в настоящий сборник.

Что касается, наконец, разнообразных саг, не входящих ни в уладский цикл, ни в цикл Финна, то время их возникновения весьма различно. Древнейшие из них, каковыми по большей части являются предлагаемые нами во втором отделе сборника, зародились в промежуточный период, примерно в VI–VII веках. По своему стилю и общему характеру они также занимают среднее положение между обоими упомянутыми циклами.

Вернемся к циклу Кухулина. Если некоторые из его саг появились в зачаточной своей форме около начала н. э., то это, конечно, не значит, что другие из них не могли возникнуть позднее. Несмотря на консервативность рассказчиков, цикл разрастался и изменялся с течением времени. Процесс шел в двояком направлении: во-первых, усложнялись старые сюжеты и возникали новые; во-вторых, новые поколения зачастую непроизвольно налагали на саги отпечаток своего времени, своих воззрений, вкусов и интересов. Кое в чем, например, проявилась, начиная с V века, христианизация саг, вообще говоря, довольно слабая. Она сказалась не столько в коренных заменах или прибавках к тексту, которые часто бывает нетрудно выделить, сколько в затушевывании слишком яркого языческого элемента. Лишь в IX веке в судьбе цикла произошло значительное изменение. Опустошения, производимые в это время по всей стране викингами, побудили ревнителей старины позаботиться об охране эпических национальных преданий. Приходилось спасать дорогие рукописи от огня и меча, приходилось людям пера и слова ютиться в защищенных местах, собирая вокруг себя свои ценности. Это дало повод для общего пересмотра эпического материала. Старые саги, отрывочно-эпизодические, разрозненные, нередко противоречивые в разных их редакциях, были трудами грамотеев-монахов и светских литераторов собраны вместе, согласованы и объединены в обширные компиляции, тщательно переписанные. Более поздние списки этих компилятивных рукописей, восходящие к XI–XII векам, и сохранили нам эти саги в том виде, в каком мы их предлагаем в нашем переводе.

Таким образом саги эти, прежде чем принять свой окончательный вид, жили и развивались уже в течение семи-восьми веков. Поэтому, говоря о быте, в них отразившемся, приходится иметь в виду не какой-либо один, точно ограниченный период, а всю указанную эпоху в целом, отдельные моменты которой наложили на саги свои последовательные наслоения. Однако архаическая основа в сагах настолько преобладает над новшествами, что практически можно считать эти саги отражающими состояние Ирландии языческой эпохи и лишь самых первых времен христианства, то есть примерно с III по VII век н. э.

III

Энгельс («Происхождение семьи, частной собственности и государства», гл. VII: «Род у кельтов и германцев») отмечает чрезвычайную живучесть родового строя у кельтов. «Древнейшие из сохранившихся кельтских законов рисуют нам род еще в полном расцвете; в Ирландии он еще живет, по крайней мере инстинктивно, в народном сознании еще в настоящее время, после того как англичане насильственно разрушили его; в Шотландии еще в средине прошлого (то есть XVIII) столетия он процветал и пал здесь только под натиском оружия законодательства и судов англичан». И далее «Ирландский род (sept, племя называлось clainne, clan) удостоверен и описан не только в древних сборниках законов, но и английскими юристами XVII столетия, присланными для превращения земель кланов в коронные владения английского короля. Земля вплоть до самого этого времени являлась общей собственностью клана или рода, поскольку она не была уже превращена вождями в свое частное владение. Когда умирал какой-нибудь член рода и, следовательно, прекращалось хозяйство, старейшина (caput cognationis, как называли его английские юристы) предпринимал новый передел всей земли между остальными хозяйствами»[4].