Ироническая проза. Ч. 1

- Это Серж! — представил нам сторожа Ячменёв, — наш сторож, артист иркутского балета! Он сегодня покажет нам свои танцы! Идёмте же!… - и принялся возиться с замком парадного крыльца музея.

Едва мы вошли вовнутрь, Евгений Саныч барственным жестом сбросил на пол пальто, которое музейный сторож кинулся поднимать, и, зажигая по ходу своего движения свет в залах, двинулся в гостиную. Вскоре оттуда донёсся его голос:

- Господа! Господа! Не мешкайте, проходите! Будем пить шампанское! Будем пить-гулять всю ночь! — а вслед за этим из гостинной донеслись звуки рояля, и ячменёвский голос, напевающий: «Кавалергардов век — недолог!…». Мы двинулись следом.

…Ячменёв пел про деву юную, которой не нужно обещать на земле любови вечной, мы со Шмановым едва успели выпить по стакану (ибо здешние «бокалы» оказались обычными гранёными стаканами) шампанского, и готовились вновь их наполнить, как вдруг из передней послышалась какая-то возня, а в следующий момент в гостинную влетели какие-то автоматчики в форме, которые сразу же бросились на нас. Потом Шманова и меня волокли к выходу — и последнее, что я слышал в музейных стенах — это вопль Ячменёва, напомнивший мне сцену из культового советского мультфильма про тайну третьей планеты: «Я буду жаловаться! Я — директор музея!!!» — а в следующий момент нас уже усаживали в «стакан» милицейского «бобика» и везли в райотдел милиции.

- Да-а… — ворчал Лёшка, — это называется «будем пить-гулять всю ночь!» Он, кажется, не снял свой музей с сигнализации…

- А я тебе говорил, что нечего с этим… деятелем культуры связываться, — ворчал я, — лучше бы к братьям-художникам в мастерские пошли…

- Эй, там! — раздалось из салона «бобика», — сидеть и молчать! А то сейчас навешаю «горячих»!

Пришлось сидеть и молчать.

В райотделе нас, не мудрствуя лукаво, посадили в клетку, прямо в дежурной части. Естественно, дежурный не поверил ни одному нашему слову относительно того, что мы — всякие журналисты-поэты, что в музей среди ночи мы отправились пить шампанское, что пригласил нас сам директор музея, и он же своим ключом открыл двери… Для дежурного мы были «подозрительными субъектами, проникшими на охраняемый объект», и по всему выходило, что проникли мы туда с целью похитить музейные экспонаты. На наше счастье, дежурных оперов не было на месте — и мы пока тихонько сидели в клетке, ожидая своей участи. А мимо ходили дежурные менты, обзывали нас «ворюгами» и обещали разные страшные кары, одна другой ужаснее.

Так прошло часа два или три — точно не знаю, потому, как часы у нас отобрали. И вдруг мы услышали голос Ячменёва. Подозреваю, что накануне он, всё же, посмотрел тот самый мультфильм про тайну третьей планеты — потому, что фраза, которую мы услышали, тоже принадлежала одному из героев мультфильма:

-…и немедленно освободите моих друзей! — а затем опять: — Я буду жаловаться! Я — директор музея!…

Я никогда не питал к Ячменёву тёплых чувств — но в тот момент его голос был для меня слаще любой музыки. Для Шманова — тоже. Не прошло и четверти часа, как мы оказались на свободе. Едва мы вышли из райотдела, как Евгений Саныч воскликнул:

- Ну, а теперь — к князю! К князю! Я уже и водочки купил! Ведь ты, Лёша, больше любишь водочку, чем шампанское? Так я уже купил!…

- Ячменёв, хочешь, я тебя сейчас, прямо здесь, трахну? — процедил Шманов. — В левое ухо, хочешь?!! А потом — в правое! А потом — промежь глаз!!! Мы тут с Ромкой сидим, трясёмся, не знаем, как выпутываться — а он за водочкой бегает!…

Директор музея стоял, совершенно потерянный. Он хлопал своими маленькими глазками, и бормотал:

- Ну, я же хотел, как лучше… Ну я же водочки купил… Пойдёмте же к князю, господа…

- Евгений Саныч, — говорю я, князю от нас — самый большой и горячий привет, но нас ждут виконтесса и герцогиня. Так что, мы вынуждены откланяться. Оревуар! Иначе — за Шманова я не ручаюсь…

…Рассвет мы встретили на старом Иерусалимском кладбище, превращённом коммунистами в «парк культуры и отдыха» — с бутылкой водки, парой шоколадок и крекерами. За неимением рюмок и даже гранёных стаканов, пили из футляра шмановских очков. Лёшка читал свои новые детские стихи про двух жуков, спасших лося. Наконец, когда пошли первые трамваи, мы разъехались по домам.

Такая вот «ночь в музее»…

С букетом роз, верхом на унитазе

И я тоже охранял одну контору. Она называлась «Горремстройтрест» — а я называл её «Гарем — стройтрест». И размещалась эта контора на бывшей 1-й Солдатской улице, которая сейчас называется «1-я красноармейская» (хотя, к моменту переименования никаких казарм на бывших Солдатских уже лет сто, как не было). И сейчас в этом небольшом домике размещается не какое-нибудь хухры-мухры, а единороссовский горком. Всё очень серьёзно. А в 1992 году никаких единороссов ещё и в помине не было, и была только контора «Ремстроя», и каждую третью ночь я дежурил там…