— Копченую селедку, — предположила старшая.
— А что дальше было, когда этот год закончился? — спросила молодая.
— Иногда чувствуешь себя уже покойницей, — произнесла старшая. — Я их не так уж часто вспоминаю, но сегодня вечером у меня были именно такие ощущения.
— Ради Бога, — взмолилась средняя. — Это все сказки.
Они сидели, притихнув. Речной холод ревел в ушах.
— Слушайте, а ведь что-то в этом есть, — опять заговорила старшая. — Моя мать мне тоже об этом рассказывала. Она, правда, уже умерла. Но вы же знаете, что происходит в сочельник? И в ночь на Рождество?
— Еще бы! — охнула средняя. У нее погасла сигарета. Она поднесла кончик сигареты к свече, затем взяла ее в рот и затянулась. Но раскурить не удалось.
— Послушайте, — приглушенно сказала старшая. — В ночь перед Рождеством всегда случается что-то необычное. Можете смеяться надо мной, если хотите. Но я вам говорю. В детстве моя мать жила в деревне. В те времена по деревенским обычаям считалось, что если на сочельник в полночь встать на перекрестке, тогда можно услышать голоса.
— Какие голоса? — шепотом спросила молодая.
— Которые вещают обо всех событиях, — пояснила старшая, качая головой.
— Каких еще событиях? — спросила средняя.
— О тех, которые могут случиться, — ответила старшая.
— Твоя мать и вправду слышала эти голоса? — усомнилась средняя.
— Да нет же, все не так, — сказала старшая. — Вот, например, если вода в колодце превращается в вино и ты увидела, что это случилось, тогда надо быстро отвернуться в сторону, нельзя туда смотреть, иначе умрешь в течение года.
— И все вино пропадет даром, — заметила средняя.
— Умрешь в течение года, надо же, — сказала молодая. — Но это всего лишь одна неделя. Совсем недолго. Или, может, имеется в виду новый год? В следующем, наступающем году?
— В течение года, так она всегда говорила, — пояснила старшая, закрыв глаза.
— Семь дней, — вздохнула молодая. Средняя тряхнула головой.
Самую старшую трясло от холода, пробирающего даже через пальто.
— А иногда, — сказала она, — вода могла превратиться в кровь, а не в вино. Но все то же самое. Если видишь, что такое случилось, вода превратилась в вино или кровь в колодце или в источнике, значит, умрешь в течение года.
— А если в реке? — спросила молодая. — Может вода измениться в реке?
Они одновременно посмотрели вниз на реку, высоко и быстро несущую свои воды.
— А тот священник в церкви? — вспомнила старшая. — Говорю же вам. Все это правда. Старуха Маккиннон точно работает на него, работала еще в те времена, когда я была девчонкой, и держу пари на шестьсот фунтов, на все шестьсот, что он сегодня вечером греется у нее в постели.
Она повернулась, показала рукой на оранжевый свет, горящий в верхнем окне дома, пристроенного к церкви.
— Надеюсь, ему это пойдет на пользу, — задумчиво произнесла средняя. Теперь и она вся дрожала. — Проклятье, какая холодная ночь, — добавила она.
— Рождество же, в конце концов, — сказала старшая, засовывая руки поглубже в манжеты пальто.
— В один год у меня появилось платье в обтяжку, — похвасталась молодая.
— Что именно было обтянуто? — спросила старшая. Средняя рассмеялась.
— Ну, просто в обтяжку, — попыталась объяснить молодая. — Ну, вы же знаете. В таких платьях сходили обычно вниз по лестнице.
Средняя давилась от смеха. Старшую это привело в замешательство.
— Такое вот эластичное, — уточнила молодая. — Я играла с ним на ступеньках, и в это время шел «Национальный вельвет» с Элизабет Тэйлор, скачущей на коне. Старый фильм, она там совсем еще ребенок. Все вокруг было ярко-красного и коричневого цвета.
— Да, в тех фильмах и в самом деле использовали более яркие цвета, — согласилась средняя. — Сочные краски. Техниколор.
— Вот почему Лиз Тэйлор там такая яркая, — рассудила старшая.
— Она и в жизни такая, — заметила средняя.
— Она победила в национальных скачках. И состригла свои волосы, — сказала самая молодая.
— Представляешь, живешь ты в бунгало и получаешь в подарок на Рождество облегающее платье? — снова вступила средняя.
Старшая наблюдала за ними, смеясь.
— Да, — сказала она. — Тогда уже прошло немало времени после войны, поэтому бог знает где он его нашел. Мой отец. Этот плетеный чемодан, полный фруктов, он вошел весь промерзший, держа его под мышкой, и поставил на пол в кухне. Надо было видеть лицо моей матери. В корзине лежали фрукты, которые мы, возможно, и не мечтали когда-либо попробовать. Кое-какие из них я так до сих пор больше нигде не видела.
— Ты хоть помнишь их вкус? — спросила средняя.
— Никогда не забуду, — ответила старшая.
— Как самая сочная еда, «техниколор», — сказала молодая.
Старшая утвердительно кивнула.