Исчезнувшая дочь

Я всегда повторяла и буду повторять: эта великая страна, этот остров, взрастивший Шекспира и Мильтона, Черчилля и Елизавету II, планомерно катится псу под хвост. Собакам – собачье, эта фраза относится к тем, кто пирует на трупе когда-то великой нации. И какова же причина сего падения? На наш взгляд, ответ прост: это себялюбие. Такие, как она, утратили способность приносить в жертву собственные интересы ради всеобщего блага.

Джулия Краун – прекрасный тому пример. Я от всей души надеюсь, она счастлива теперь. Ведь она считает, что ее счастье стоит развала семьи.

Я же, увы, с подобным согласиться не в состоянии».

Именно такой выглядела Джулия в глазах остального мира. Она перестала обижаться на несправедливые обвинения. Это было бессмысленно. Она могла сделать только то, что могла.

Утром ей пришло письмо от Стива Палмера, знакомого адвоката, представлявшего теперь интересы Брайана. Оно касалось условий посещения дочери. Все было просто: вечер среды и каждый уик-энд. За время своей карьеры Джулия тысячи раз сталкивалась с подобными условиями. Она и сама уже в предварительном порядке обдумывала что-то эдакое, планируя свою жизнь после развода. Но такого поворота судьбы она не предвидела. И подумать не могла, что это ей придется встречаться с дочерью по средам и уик-эндам.

Материнский инстинкт приказывала ей не сдаваться. Выложить на суде все, как оно есть, и верить, что правда выплывет наружу, ее признают той, кем она является на самом деле, а не той, какой она представала в прессе. Однако Джулия сознавала, что даже в зале суда сложившееся впечатление будет играть важнейшую роль, и Брайан с Эдной сделают все, чтобы это впечатление сыграло так, как им требуется.

Вступить в открытую борьбу было рискованно. В этом случае они пустят в ход весь арсенал – агрессию, пьянство, недосмотр, попытку суицида – и в итоге добьются того, что ей вообще запретят видеться с дочерью. Они предлагали сделку: сиди тихо, и тогда тебе перепадет хоть что-нибудь; устроишь бедлам – и не получишь ничего.

Джулия-мать жаждала борьбы. Джулия-адвокат считала, что надо соглашаться на сделку.

Ей явно требовалась помощь. Независимое экспертное суждение. Джулия взяла телефон и нашла номер Майка Шерри – своего партнера, взявшего когда-то ее в контору.

3

И вот Майк сидел напротив Джулии. Ему явно было неудобно в узком кресле. Майку было под шестьдесят, и он давно и безуспешно боролся с лишним весом. За те десять лет, что Джулия его знала, у него всегда наблюдалось внушительное брюшко, но в последние два года жир начал активно завоевывать новые позиции, оккупировав сперва поясницу, затем – плечи и руки, шею и подбородок. Наконец, лицо растолстело так, что глаза почти утонули в жировых складках.

Липидная колонизация началась вскоре после развода. Карла, жена Майка, бросила его ради налогового инспектора, отчего унижение ощущалось только сильнее. Футболист, врач, пусть даже молодой, полный физических сил рабочий – еще куда ни шло. Но налоговик? Это насколько же паршивым мужем и любовником был в ее глазах Майк, чтобы она предпочла ему налогового инспектора?

Бороться Майку приходилось не только с жиром. Чем дальше, тем больше его одежда выходила из моды. Деньги у него, разумеется, имелись, но, как и множество мужчин, он не придавал значения тем малозаметным изменениям, которые претерпевает мужская деловая одежда, и продолжал носить двубортные пиджаки и брюки со стрелками. В общем-то, ничего страшного, но выглядел он в итоге как «старикан хорошо за пятьдесят», а не «мужчина за пятьдесят в самом расцвете сил». Ко всему стригся он чересчур редко, посещая парикмахерскую лишь тогда, когда это становилось насущной необходимостью, а не удовольствием.

Все вместе создавало впечатление некоторой запущенности.

Жил Майк один. Обе дочери, Люси и Джемма, учились в университете и, похоже, навещали отца не слишком часто. Пару лет назад Джулия как-то повстречала всех троих в ресторане. Девицы вели себя с отцом пренебрежительно, то и дело косо зыркали на него и закатывали глаза. Майк же глупо и жалко улыбался, словно пасуя перед дочерьми. Грамотный, умный, жесткий в суде адвокат заискивал перед ними, будто впавший в немилость фаворит перед средневековыми принцессами. Джулии сделалось тогда неловко и стыдно за него.

Она прекрасно знала, как обстояли дела прежде: это был счастливый отец, любящий и любимый. Теперь же он стал поверженным кумиром, и дочери не простили его.