И во-вторых, он осознал, что не может ничего крикнуть и даже внятно произнести, из его уст вырывалось только какое-то невнятное куриное кудахтанье.
Жаконя очень испугался. Он попытался привстать, попытался повернуться — но тело его не слушалось.
Единственное, что он смог сделать — открыть глаза.
Взгляду его представилось большое, ярко освещенное помещение, стены которого были выложены белым больничным кафелем.
Немного напрягшись, он смог также разглядеть несколько столов на колесиках, накрытых белыми простынями. Из-под одной простыни торчала волосатая мужская нога с кривыми желтыми ногтями. На большом пальце этой ноги болтался картонный номерок.
И тут Жаконя понял, где находится.
На протяжении своей не очень долгой, но весьма насыщенной событиями жизни ему пришлось сменить целый ряд профессий, и некоторое время он проработал санитаром в морге.
Так вот, у него не было никаких сомнений, что место, где он сейчас находится, это и есть морг.
Тут мысленная картина происшедшего сложилась у него в голове.
Наверняка он вчера выпил приличную дозу какого-то суррогатного алкоголя, и приехавшая на вызов бригада «Скорой помощи» констатировала смерть. И его привезли сюда, в морг…
В этой связной и логичной картине была только одна неувязка. По телевизору иногда идет такая передача — «Что? Где? Когда?». Так вот, Жаконя совершенно не помнил, что, где и когда он пил. И главное — с кем. Зато в его памяти смутно проступала какая-то женщина… мертвая женщина… очень страшная женщина…
Но это как раз могло служить несомненным подтверждением его гипотезы, поскольку именно память становится первой жертвой суррогатного алкоголя…
И словно в подтверждение его мыслей рядом с Жаконей появился высокий худой человек в несвежем белом халате.
— Ну-с, — протянул этот человек, разглядывая Жаконю без интереса. — Что у нас тут? Алкаш обыкновенный, на редкость неприятный экземпляр… выпил какой-то дряни и сдох. Туда ему, как говорится, и дорога… но вскрыть его все равно придется, потому как таков установленный свыше порядок.
Жаконя попытался сообщить патологу, что вскрывать его не надо, поскольку он жив. Он попробовал что-то сказать — но не смог издать ни звука, даже прежнее кудахтанье не вырывалось из его уст; попытался моргать глазами — но чертов Айболит как назло именно в это время отвернулся и проговорил, обращаясь к кому-то:
— Сейчас, студент, ты у меня будешь учиться проводить вскрытие!
Тут рядом с первым медиком появился второй — коренастый мужичок с трехдневной щетиной на лице, в явно тесном ему белом халате, лет сорока на вид — то есть определенно староватый для студента.
— Держи! — первый медик протянул второму сверкающий скальпель, сам же вооружился красным маркером и провел жирную линию по груди Жакони.
— Первый разрез, студент, нужно делать здесь, в области грудины! — проговорил он менторским тоном. — Надрезаешь на глубину примерно три сантиметра, приподнимаешь ткани и разводишь их в стороны, чтобы получить доступ к органам грудной клетки… все понял?
— Понял! — Великовозрастный студент подошел к Жаконе, склонился над ним и приставил кончик скальпеля к ямке между ключицами.
— Отсюда начинать?
— На сантиметр ниже!
«Студент» передвинул скальпель, немного надавил…
И тут Жаконя сумел-таки извлечь из своей гортани какой-то хрюкающий звук.
— Чего это он? — удивленно проговорил студент.
— Да не обращай внимания! — успокоил его старший товарищ. — Трупаки часто разные звуки издают! Режь уже его, не торчать же нам тут всю ночь! Чего ты тянешь? Вскрывай уже грудную клетку, потом надо будет к брюшной полости переходить, а это, уверяю тебя, удовольствие ниже среднего…
И тут неимоверным напряжением воли Жаконя сумел-таки выкрикнуть, точнее, выкашлять два жалких слова:
— Я жив!
Тут оба медика склонились над ним, и сомнительный студент проговорил страшным голосом:
— А вот фиг тебе! Ты уже умер, козел, и попал на тот свет. И мы тебя будем мучить и терзать за все те мелкие и крупные пакости, которые ты совершил при жизни! И конца твоим мучениям не будет! Для начала мы тебя вскроем и посмотрим, есть ли у тебя сердце…
— По… пожа… лейте меня! — с невероятным трудом вымолвил Жаконя. — Я больше не буду…
— Все так говорят! — суровым голосом возразил старший медик. — Все так говорят, да никто не делает! Так что извини, приятель, обратной дороги нет…
И он снова надавил на скальпель.
Тут за его спиной появилась женщина.
Как и первые двое, она была в белом халате, и лицо ее показалось Жаконе смутно знакомым.
— А может, дадим ему еще один шанс? — проговорила она.
Ее слова показались Жаконе райской музыкой, а сама она — ангелом. Или даже херувимом, что бы это ни значило.
— Этому? — «Студент» презрительно взглянул на Жаконю. — Да он и первого не стоил!
— А мы ему все же дадим. При одном условии…
— Я на все согласен! — прокудахтал Жаконя.