Пока мы выкатывались гурьбой из комнаты отдыха, все продолжали шуметь и хохотать, но потом сами успокоились и замолчали, потому что здесь уже беситься было просто невозможно: в длинном, чистом и пустом коридоре стояла полная тишина, и, пока мы шли по нему, нам только пару раз попались куда-то спешащие люди, они быстро, тихо и очень вежливо здоровались с Дымшицем, он отвечал им точно так же, и они исчезали.
Мы прошли весь этот длинный коридор, свернули налево, потом направо, опять длинный коридор, и тут все услышали приближающийся глухой шум и резкие металлические удары.
Когда Дымшиц резко распахнул дверь с надписью «Турбинный цех», этот шум вырвался оттуда с такой силой, что мы остановились как вкопанные и несколько секунд стояли, пока Дымшиц не закричал нам уже из цеха:
— Ребятня! Что же вы! Давайте сюда.
Мы начали по одному, осторожно входить в цех. Я зашёл последним, глянул и обомлел. В таком цехе я был впервые. Он был огромный: высокий, очень длинный, под потолком, где горели большие лампы, — туман, а в дальнем конце цеха этот туман был такой густой, что рассмотреть, что там делается, оказалось просто невозможно. Наверху, вдоль всего цеха и поперёк его полным-полно было металлических балок и тянулись рельсы; по рельсам, приближаясь к нам, двигался подъёмный кран и кабина с тётенькой (я сумел рассмотреть), кабина то и дело позванивала звоночком. Прямо перед нами в глубь цеха тянулся широкий, как шоссе, теряющийся в тумане проход, по обеим сторонам его стояли станки! А народу — это было просто поразительно! — почти никого: у того станка один человек, у этого двое, вон ещё один идёт по проходу, и больше — никого, а цех огромный, и полно станков. Шум и лязг стоял ужасный. Наверное, если посмотреть вниз, с подъёмного крана, или из кабины этой тётеньки, мы все выглядели бы как малявки.
— Ребятки! — услышал я голос Дымшица среди шума и только тогда пришёл в себя. — Пошли! Я расскажу вам, как делают турбины. В популярной форме. И покажу.
Рядом с ним оказался ещё один человек, не Мухин только, другой, он тоже поманил нас рукой, и мы осторожно и озираясь тронулись за ним и Дымшицем. Не знаю, сколько мы прошли за ними вдоль по этому проходу-шоссе, но он вдруг посмотрел направо и вверх, мы тоже все поглядели туда и увидели спускающийся вниз крюк крана.
— Стоп! — сказал Дымшиц. — Давайте посмотрим.
Когда кран опустился, он подвёл нас ближе к станку.
— Здоровый станок, правда? На нём работают всего двое рабочих. Станком они управляют со специального пульта. Видите пульт? Только что со станка сошла одна из деталей турбины, за ней и приехал кран, чтобы забрать её и перенести к месту окончательного монтажа турбины. Я вам всё покажу, это в дальнем конце цеха. Смотрите пока, как стропали стропами — специальными тросами — прикрепят деталь к крюку крана.
Здоровенные дядьки (мне показалось, что очень здоровые), только не рабочие станка, а другие, ну, видно, эти самые стропали, ловко закрепили большущую деталь, что-то крикнули тётеньке в кабинке, помахали ей рукой, и деталь вдруг плавно так сдвинулась с места и поплыла вверх. Стропали кричали иногда какие-то короткие и непонятные слова и что-то делали рукой, такие знаки, и деталь двигалась то быстрее, то медленнее, то чуть влево, то вправо и стала уплывать по верху вдоль цеха, и всё время позванивал звоночек из кабины. Эта тётенька в кабине и стропали переговаривались на каком-то своём языке, как матросы на корабле.
— Пошли к карусельному! — прокричал Дымшиц, и мы тронулись дальше.
Карусельный станок был ещё больше того, первого, и тоже с пультом управления и своим освещением, специальными лампами. Того света сверху, от больших ламп, явно бы не хватало из-за высоты и тумана. Этот карусельный станок крутился как карусель — ну не сам станок, а его крутящаяся часть вместе с деталью — а резец, который её обрабатывал, был неподвижным.
Лицо Дымшица прямо светилось, когда он рассказывал о станке.
— Огромные лопасти турбины! — кричал он. — Это не просто лопатки! Это огромные крылья, и каждое крыло представляет собой математически сложную, я бы сказал — сложнейшую, единую систему выпуклых и вогнутых поверхностей. Идите сюда! Вот станок, который делает поверхность лопасти после отливки идеально правильной. Смотрите, смотрите внимательно! Большим резцом трудно управлять, чтобы выполнить такую сложную и тонкую работу, да, тонкую, хотя лопасть и огромна. Мы заставляем нечто вроде маленького резца отмечать эту работу на маленькой модели, после от этого маленького резца через сложную связь идёт программа к резцу большому, и тогда начинает действовать он, большой резец. Понимаете теперь, какая это красота!?
Дымшиц таскал нас от станка к станку, кричал, заглушая шум в цехе, рассказывал, объяснял, знакомил с рабочими, просил их объяснить нам работу станка, они объясняли, он хохотал, шутил, тащил нас дальше, и всё начиналось сначала.