Ищущий, который нашел (СИ)

- Он спрашивает кто ты, парень, - перевел старик, ехидно усмехаясь. Я подошел к мальчишке, щелкнул по носу и заявил:

- Я - царь Аркуса. Ирвен Виктор, - любопытно было наблюдать за тем, как меняется его лицо, вытягиваясь и бледнея. Из всех моих слов он понял только "ирвен Виктор". Он отшатнулся и закричал вдруг на ломаном центральном языке:

- Неч смечте смеяреч нач эчим именчем! - я умилился:

- Вы так уважаете этого человека? - парнишка немного помолчал, переваривая мой ответ, и испуганно прошептал все на том же ломаном языке:

- Тчч! За эточ могутч пойматеч и казнич! - я отказывался в это верить. Просто быть такого не может, я ведь не хотел, чтобы все было так. Я хотел...

- Да чего ты хотел?! Ты просто забавлялся тем, что можешь играть чужими судьбами, как игрушками. Когда-то и

Зефира и Азот говорили тебе об этом, и ты ответил, что не наигрался в детстве. Так и есть, малыш. Но теперь игры закончились!

Вот даже как. Суровая исповедь, которою я заслуживаю. Все мои разговоры о цели, которая оправдывает средства, о всеобщем благе и утопии были ничем иным, кроме как попыткой доказать самому себе свою нужность. И сейчас мне необходимо сделать невозможное, дабы исправить свои ошибки. А они, как видимо, грандиозны.

Стоять на берегу было очень неприятно. Пронизывающий ветер обжигал кожу, капельки воды били по икрам, мокрый песок холодил ноги. Мальчишки больше заговаривать со мной не решались, а старик стоял чуть поодаль и разгружал пойманную рыбу. Серебристые хвосты горели в переливах выглянувшего из-за туч солнца, руки старика ловко перебирали рыбу, а глаза задумчиво смотрели куда-то в пустоту, туда, где прятался утренний туман. Его определенно что-то мучило, что-то давнее и, похоже, связанное с рисунком. Я подошел к нему и спросил:

- Скажите, вы ведь не местный? Вы из Девятого Княжества? - старик вздрогнул и резко обернулся. Несчастное лицо, изборожденное глубокими морщинами, впадины глаз мрачно смотрят на меня, пряча в себе жуткую боль.

- Откуда вы знаете? - переходя на "вы", резко спросил он. Я еле сдержал самодовольную ухмылку. Еще бы мне не знать! Говор жителей Девятого Княжества отличается мягкими приглушенными звуками и бархатистыми переливами. Странно, что в Шестом Княжестве свой язык есть, а в автономии - нет. Впрочем, Артирус ведь был исконно центральным жителем...

- Догадался, - коротко ответил я, прижимая к себе листок с рисунком. Все это время я не знал, куда его деть, не прикрывать же даром юной художницы свою наготу!

- Вы пришли напомнить мне, да?! Вы меня замучить хотите? Я хочу спокойно жить, понимаете? Спокойно! - истерично закричал вдруг старик, толкая меня и буравя бешенным взглядом. Я поймал себя на мысли, что мне искренне жаль старика. И на том, что последние надежды разбиваются в прах. Да, я жил при дворе и ни с кем не общался. Я не знал жизни и считал, что если насильно установить справедливость, то все будут счастливы. Как наивно! Ведь у каждого найдется своя заноза, мешающая ему жить, заставляющая его ненавидеть весь мир в День Всеобщей Благодарности. Как самонадеянно было строить далеко идущие планы, опираясь лишь на собственные нелепые домыслы! И я считал, что эта цель оправдывает все мои поступки. Но я даже не предполагал самого страшного - я выбрал не ту цель. В мое распоряжение предоставлен всего один человек - и это я сам. А я, вместо того, чтобы искать, решил менять мир по наивным образцам. Мне стыдно...

- Вречешь шельмох! - сообщил мальчишка, протягивая мне одежду. Слов я не понял, но суть мне ясна. Я кивком поблагодарил за принесенные мне холщовые штаны и тонкую рубашку и начал быстро одеваться. Одежда была некрасивой. Да, я привык к роскоши. Я привык быть красивым и ловить на себе влюбленные женские взгляды. Привык, что моя мужественность оттенена изящным камзолом. Я всегда был "на удивление красив" и "на удивление хвастлив". Жанна ведь, в сущности, была отражением моей худшей стороны. Хогг, сколько открытый! Как у новорожденного младенца, удивляющегося каждому новому вздоху, каждой пылинке, каждому лучику.

Я подвязал рубаху холщовой веревкой, служащей здешним жителям поясом, и спрятал за пазуху рисунок, чувствуя кожей шершавые прикосновения листка.