Искальщик

Не скрою, я видел в этом молотобойце себя. И не золото мне было дорого, как можно подумать из многого в моей биографии. А была мне дорога сила, которая происходила от этого человека.

Я тоже лупил молотком, только по гвоздям. Лупил с всей своей молодой нарождающейся мужской силы. Лупил так, чтоб ухлопать гвоздь с второго удара. Причем думал: “Тебя для чего ради выпустили с-под черты оседлости? Чтоб ты сравнялся с другими. А тебе ж такого мало! Твоя цель назначения, как у паровоза, – переть и переть вперед!”

Конечно, сказались привычка к борьбе и условия того момента.

По стране шел нэп. Новая экономическая политика. Не у всех в голове это раскладывалось как следует. Наш председатель Всеукраинского ЦИК товарищ Петровский Григорий Иванович объяснял все четко. И другие товарищи тоже объясняли. Вот и товарищ Ленин Владимир Ильич пообещал. На память сейчас не помню, а вроде: при содействии нэпа образуется социализм. Зачем же с вождями спорить?

Будем откровенны, находились и те, кто не желал понимать. Такие – ладно, чуждые элементы. А если человек не мог понять по недостаточности грамоты и вообще ума, я, в случае моего привлечения как комсомольца, говорил следующее:

– Ты попу при старом режиме верил? Верил! А товарищу Ленину не веришь!

И слова правды доходили-таки до нуждающихся.

Да.

Не надо думать, что я совсем забылся в работе.

А только положение было такое, что в собственной жизни происходило мало. С смены – на Полевую. С Полевой – на смену. Мельниченкова готовила еду, сама и покупала. Стирала тоже она. Брала за это по-божески.

Раз в неделю – баня. Собрания и прочая деятельность по ячейке – само собой.

Бегать по улицам приходилось не с руки. Я и не стремился. Тем более что никто и не теребенькал. Ни Розка, ни кто еще.

Решил так, что пускай все успокоится, вроде и не было ничего. Заодно и меня возле ничего вроде и не было.

Дело близилось к лету. Работали на открытом солнце. Я раздухарился, рубаху скинул и молочу направо и налево – успевай, товарищ, ящики складывать. На рекорд идем! Весело! По-боевому! Пот глаза заливает, за поворозку на штанах лезет – щекочет.

Работаю я, работаю… Остановился в гору глянуть, воды попить.

– Товарищ Гойхман!

Розка! Голос подманчивый – знаешь, а не увильнешь.

– Ой, Розалия Семеновна! Давно не виделись! Я щас! Секундочку почекайте…

С спокойствием попил воду, на руку налил, шею обмыл – с заходом на грудь. Не на показ, конечно. Но чтоб Розка убедилась – я тут не гулянки гуляю.

Говорю:

– Теперь я готовый, Розалия Семеновна. Каким ветром вас сюда задуло? – Смеюсь, чтоб повеселить Розку, предупредить, что я спорить с ней не собираюсь.

Розка тоже смеется, подыгрывает:

– Рабочим ветром, товарищ Гойхман, рабочим. Надо по-комсомольским делам обсудить. Уделите трошки вашего времени.

– А и уделю, Розалия Семеновна. Оденусь и уделю.

Как только что вижу перед собой ее взгляд на меня.

Стоит она в черных туфлях. Туфли на каблучке. Юбка тоже черная, по ногам. Пиджак на одной пуговице. Пуговица – под грудь, подпирает. Рубашка серая – шелк не шелк, непростая. На голове – косынка, кудри возле ушей вьются, черные с рыжиной. И глаза черные с рыжими крапинками. В руках – портфель. Держит она его перед собой, вроде прикрывается. И коленями толкает. Не сильно. Вроде дает направление испытанному коню – туда-сюда, туда-сюда. И я за этим портфелем, конь конем, – туда-сюда, туда-сюда.

Она подошла вплотную и своей ручкой мазнула по моему животу:

– У вас тут щепочка пристала, товарищ Гойхман! Чтоб не вогналась. Теперь нету. Вы давайте быстрей одевайтесь. Я ж жду.

Щепочка.

Да.

Присели на бревно.

Розка сказала смехом:

– Ну, Лазарь, ты – вроде не ты! Вырос за месяц прямо в человека.

– Какое – месяц, Розалия Семеновна… Два с половиной – не хотите?

– Ладно считать! Ты приходи вечером на “Мучеников”. Большой разговор есть.

Розка смотрела на меня по-бригадирски.

В хате на “Мучеников” Розка меня уже ожидала.

Имелось угощение в виде вареной курицы, жареной картошки с салом и луком, селедки, квашеной капусты, белого хлеба и вина в графине. Причем курица и картошка стояли на припечке.

Сообщила мне Розка такое.

На Ракла наваливаются и наваливаются неприятности. Это в довесок к тому, что уже было. Только эти – еще хуже. Тогда отпихнулся выговором – за моральное разложение в быту. Щас могут погнать с партии, хоть и за то же самое. И посадить могут как уголовного.

Получается – Ракло по гадостности для Розки выходит на первый ряд, если сравнить с Перецом. Розка с Раклом, конечно, не записаны. Но когда его будут гнать, попхают и ее как гражданскую жену и верную подругу. Что по-партийному, конечно, правильно.

Розка придумала, что раз такое дело, надо Ракла толкануть с своей стороны. Причем заявила, что толкануть надо с размахом. У партии должна быть ясность: товарищ Голуб с врагами не кисельничает.

– Ты, Лазарь, кушай! Я сама варила. Оно ж все вкусное. Кушай, давай! Не сомневайся!