Искатель. 1964. Выпуск №5

— Ладно, — ответил Мазур.

На полосе «селекции» по-прежнему выл смертельно раненный человек, второй, которого Отто не добил. Мазур смотрел на него, как и все смотрели, потому что в некоторые минуты люди, помимо своей воли, смотрят на то, на что, казалось бы, смотреть невозможно.

— Почему он его не прикончит? — негромко спросил Мазур у соседа слева.

— В наказание. Пытался бежать.

— Но ведь Отто хотел не убивать третьего. Если бы тот не…

— Спроси у Отто.

— Послушай… — начал было Мазур.

— Молчи! — прошипел сосед справа. — Отто косит в нашу сторону.

Они разговаривали, почти не разжимая губ, но то легкое шевеление в строю пленных, когда Мазура поддерживали, привлекло внимание фашиста. Он меланхолично, по-гусиному поднимая ноги, направился к группе, в которой стоял Мазур.

Мазур уставился в землю. Она была коричневая, влажно поблескивала на солнце. Кое-где в следах от колодок скопилась вода. Поверхность ее мелко рябила под ветром. И тут же Мазур заметил несколько травинок: совсем тонких, ярких, просвечивающих на солнце и бившихся на ветру, как маленькие знамена надежды.

— Надо смотреть прямо, осел.

Мазур услышал эту немецкую фразу, понял, что ее проговорил Отто, чуть качнулся, чтобы расставить ноги и встать уверенней, и поднял голову.

Лицо у Отто было маленькое, гладко выбритое и холеное. Его голубые глаза смотрели спокойно, с чуть приметным любопытством.

В первое мгновение Мазур оторопел. Он представлял себе взгляд Отто ненавидящим, сверлящим, остановившимся и неподвижным, будто глаза змеи. А перед ним оказались человеческие глаза. Это казалось невозможным, противоестественным.

— Надо смотреть прямо, осел, — повторил Отто.

И голос звучал мягко, был гибок.

Продолжая глядеть в глаза Мазуру, Отто поднял руку и ловко, коротко ударил в челюсть.

Мазур почувствовал, как клацнули его зубы. Огненная вспышка на мгновение ослепила его. Но он устоял на ногах.

Отто сказал:

— Гут, — и пошел дальше вдоль строя.

И опять Мазур почувствовал, как с одной и с другой стороны у него под мышками очутились руки соседей.

«Хорошо еще, что он не двинул мне в живот, — подумал Мазур, — разлетелись бы к черту швы на ране… Но бить ты, сука, все-таки не умеешь…»

* * *

От усталости руки казались огромными. Особенно в темноте, когда в бараке погасили свет. Тело словно растаяло, и остались одни руки, тяжелые, набрякшие. Кровь по ним двигалась щекочущими толчками.

Сопение и храп слышались с трехъярусных нар. Пахло мокрой грязной одеждой и потом. Кто-то бредил во сне. Говорил быстро-быстро и каким-то высоким детским голосом. В лопотанье невозможно было разобрать слова.

По толевой крыше гулко стучал дождь. Стук его то убыстрялся и становился громче, то утихал.

«Только бы не уснуть… — думал Мазур. — Не уснуть…»

От голода в голове казалось пусто и светло, будто в комнате без мебели. И бело. Ослепительно, до головокружения бело. И гулко. Мазур словно слышал, как слова, которые он говорил про себя, звучат в голове многократно повторенным эхом.

«Встреча… — думал он. — Вот встреча! Встреча… Встреча… Встреча… В академии вместе учились… Учились… Учились… Саша Белов… Белов… Белов…»

Он встретился с Беловым два дня назад, когда работал в каменоломне. Мазур шел вниз, в карьер, оставив наверху свой камень. А снизу с камнем на плече поднимался какой-то бородатый старик. Они оба поравнялись с автоматчиком, когда Мазур услышал тихое, неуверенное:

— Петр…

Оглянулся. Всмотрелся в лицо того, кто его позвал.

— Лос! Лос! — крикнул автоматчик.

Каждый пошел своей дорогой.

Только в карьере, взвалив на плечо камень, Мазур отчетливо припомнил лицо окликнувшего его человека, но без бороды — молодое краснощекое лицо Саши Белова. Они учились вместе. Закадычными друзьями не были. Просто однажды летом, когда оканчивали третий курс, вышли вместе и решили отправиться в ресторан, отметить успешную сдачу.

Помнится, они тогда попали в «Метрополь».

Им подали котлеты по-киевски. Большие, рыжие, с бумажными финтифлюшками на косточке, чтобы не запачкать жиром пальцев. На тарелке еще стояла маленькая печеная формочка с зеленым горошком в сметане. И картофель. Тонкоструганый, золотистый, хрустящий.

Мазур отодвинул на край тарелки печеную формочку с зеленым горошком в сметане.

Белов спросил:

— Ты что это?

— Не люблю, — ответил Мазур.

— Напрасно.

Яснее ясного предстала перед глазами Мазура эта печеная формочка с зеленым горошком в сметане. Зеленый горошек наложен горкой.

«Об этом нельзя думать. И пора мне…»

Он свесил с нар голову, прислушался в темноте к сопению спящих.

Стал осторожно спускаться. После воспоминаний о еде в желудке стоял жесткий ком, болезненный, будто нарыв. Мазур твердо стал на пол и потихоньку погладил живот, чтобы проснувшийся голод не так терзал.

Потом не торопясь, придерживаясь одной рукой за нары, двинулся к выходу из блока.

Мазур прошел в другое отделение барака, где помещались старшие командиры. Протянув руку, Мазур нащупал край нар. Лежавший на них засопел, отодвигаясь в сторону. Мазур сунул ноги между двумя телами, прикрытыми одеялами, Каждый со своего бока отдал ему по краешку. Сразу стало тепло.