Искатель. 1964. Выпуск №5

По забывчивости Мазур поднес большие пальцы рук к поясу, чтобы заправить, как ему показалось, сбившуюся гимнастерку, и, наткнувшись на рядно лагерной куртки, оторопело остановился. Его бросило в холодный пот:

«Плен! Плен… Я в плену!..»

Белов посмотрел на Мазура и сказал:

— Со мной то же бывает.

* * *

— Как агитация?

Отто сидел за письменным столом в своем кабинете. От него пахло духами. Руки Отто лежали на столе и были одинаковой длины.

С потолка кабинета свисала на длинном шнуре большая, трехсотсвечовая лампа. Стены на уровне роста человека были окрашены масляной краской.

«Чтобы кровь отмывать легче было», — подумал Мазур.

— Ты что, сожрал свой язык с голоду? — Отто улыбнулся собственной шутке. — Сожрал?

— Нет.

— Что?

— Нет, господин обер-лейтенант.

— Повтори мне, что ты говорил сегодня у французов.

— Я рассказывал… господин обер-лейтенант, — Мазур чувствовал, как все его существо против того, что он делает. Ему очень хотелось просто плюнуть в длинную морду Отто. Но это значило спровоцировать Отто на выстрел, пойти на самоубийство. — Я рассказывал, господин обер-лейтенант, о том, как меня взяли в плен…

— Зо…

Глаза Отто, голубые, отороченные темными ресницами, казались нарисованными на лице. Что бы ни делал Отто со своим лицом — улыбался, изображал равнодушие, или удивление, или оно просто было спокойным, — глаза его оставались холодно любопытствующими.

— Настоящий солдат в плен не сдается, — сказал Отто.

— Я таранил на танке «юнкерс», когда он взлетал. Взрывом бомбы сорвало башню.

— Таранил самолет? На тайке?

— Да, господин обер-лейтенант.

— Садись.

Мазур прошел к табуретке, что стояла у стола, и сел.

— Храбрый солдат.

Лицо Отто было человеческим, если бы не глаза.

— Ты сказал мне правду?

— Да, господин обер-лейтенант.

— Я знаю, что ты сказал мне правду.

— Потом я очнулся…

— Я все знаю. Сигарету?

— Не курю, господин обер-лейтенант.

— Водки?

— Не пью, господин обер-лейтенант.

— О! Ты русский?

— Украинец.

Отто усмехнулся губами:

— Горилки у меня нет. Извините.

— Не пью, господин обер-лейтенант.

— Нам нужны храбрые солдаты.

— Я пленный, господин обер-лейтенант.

— Коммунист?

— Н-нет… господин обер-лейтенант.

— Нет?

— Нет, господин обер-лейтенант.

— Куда подевались все коммунисты? Все не коммунисты, не активисты. Кто воюет против нас?

— Народ.

— Народ? Против нас только фанатики-коммунисты. Толпой надо управлять. Эта великая миссия возложена историей на нас, представителей высшей расы. Мы та единственная сила, которая способна управлять, быть господами. И приближаем к себе тех, кто разделяет наши взгляды.

Отто вскинул голову.

— «Все для меня. Весь мир для меня создан… Я уже давно освободил себя от всех пут и даже обязанностей. Я считаю себя обязанным только тогда, когда мне это приносит какую-либо пользу… Угрызений совести у меня никогда не было ни о чем. Я на все согласен, лишь бы мне было хорошо». Так, кажется. Ты, русский, скажи, кто это сказал?

— Герой Достоевского. Князь Валковский, — ответил, подумав, Мазур. — Поэтому вы, господин обер-лейтенант и даете читать в лагере Достоевского. Только ведь у него и по-другому сказано.

— Встать!

Мазур поднялся.

Отто приказал сесть, снова встать.

И так продолжалось минут пять. Это был совершенный пустяк по сравнению с тем, что Отто мог сделать с ним, с обычным пленным, которого еще вдобавок подозревали в агитации против армии Третьего райха.

— Что сказал еще Достоевский, скотина?

Отто был розов. Его бледное лицо покрылось легким радостным румянцем.

— Не знаю, господин обер-лейтенант.

— Лечь!

Мазур выполнил приказ.

— Встать!

Приказы следовали один за другим, все быстрее и быстрее, пока Мазур уже не мог так быстро выполнять их, как их выкрикивал Отто.

Отто продолжал кричать уже независимо от того, вставал или опускался на пол Мазур. Лицо его дергалось и корежилось в гримасе бешенства. Только глаза по-прежнему оставались голубыми и ясными.

Отто подскочил к нему, распростертому на полу, стал бить ногами. Потом выпихнул Мазура в канцелярию, подобно кому грязного тряпья.

— Встать! — заорал он.

Шрайбштубисты и еще какие-то люди бросились поднимать Мазура, потому что он все никак не мог подняться и лишь возил руками по полу, стараясь найти опору.

Наконец Мазур поднялся на ноги, но стоял, наклонившись вперед, думая только об одном, чтобы защитить свой раненый живот от прямого удара.

— Гут, — очень спокойно сказал Отто и еще что-то, чего Мазур уже не разобрал, сообразив лишь: больше его вроде бить пока не станут.

Мазур выпрямился почти совсем, и вдруг Отто ринулся к нему, носком сапога ударил в живот…

Он очнулся потому, что губы его чувствовали прохладную воду. Ее было много, и никто не отбирал ото рта чашку. Мазур напился и хотел отодвинуться от воды, но ощутил, что он боком лежит на мокрой приятной прохладной земле. Сверху тоже течет вода.