Кофе и коньяк ждали их. Свет был желтый, приглушенный, как и во всем доме. В глубине комнаты Мольнар заметил нечто напоминающее большой пульт управления. Пульт был темным, только почти на самом его краю мигал одинокий красный огонек.
— Простите, профессор. Я на минутку. В институте что-то происходит, — Эгберг подошел к пульту, над которым в тот же момент загорелись две яркие лампы дневного света. На экране появилось лицо человека в белом халате.
— Что нового, Дорн? — спросил Эгберг.
— Все в порядке. Только шестнадцатая нервничает. Поэтому я обеспокоил Вас.
— Ты пытался дать поляризующее напряжение?
— Да. Не помогает.
— Хорошо, сейчас посмотрю, — сказал Эгберг и повернул экран так, что Мольнар уже больше ничего не видел. Щелкнул переключатель, и Мольнар услышал вой, монотонный, низкий, почти нечеловеческий. Он встал и, стараясь не задеть стол, подошел к пульту. Эгберг, склонившись к экрану, стоял к нему спиной. Он был выше Мольнара и заслонял часть экрана. Однако в незаслоненной части Мольнар увидел женскую руку, может быть, детскую. Рука разжималась и спазматически сжималась, потом шло предплечье, а дальше был металл, странная сетка, напрягающаяся и набухающая в такт спазмам руки. Он минуту смотрел на руку, потом взглянул в глубь экрана. Там в большом прозрачном сосуде плавал мозг. Он не мог ошибиться, он был нейроником. Вдруг вой прекратился, экран погас. Эгберг повернулся и сверху посмотрел на стоящего перед ним Мольнара.
— Это был мозг, — сказал Мольнар.
— Конечно.
— И рука человека.
— Рука человека, но мозг обезьяны. Он управляет рукой человека как более специализированной, чем конечность обезьяны. Двойная гибридная система. — Эгберг погасил лампы над пультом управления, и Мольнар видел теперь только столик, кресла и дымящийся кофе.
— Садитесь, профессор. Настоящий ученый всегда любопытен, не так ли?
— Не очень понимаю… к чему эта система?
— Какие-нибудь простейшие услуги… скажем, подавать пальто в гардеробе, обертывать конфеты в бумажки. Всюду, где не требуется избыток мышления, а рука человека хорошо справляется… или более желательна. Если бы я поехал на осенний конгресс нейроников, я б установил своего киборга у входа и он пожимал бы всем входящим руки.
— Сумасбродная идея.
— Вы правы. Но реклама превосходная. К сожалению, я не еду на конгресс…
Они молча пили кофе. «Напрасно я сюда приехал, — думал Мольнар. — Можно было предвидеть, что он не даст мне искусственного сердца. Вероятно, сейчас он размышляет, как отказать, чтобы потом не мучали угрызения совести. Хотя бывают ли у такого человека вообще когда-нибудь угрызения совести?» Потом он подумал о своей железной кровати, звоне насекомых и вое корабельных сирен.
— Я, пожалуй, пойду к себе, — сказал он, — и завтра утром уеду.
— Позвольте, но мы еще не кончили беседы.
— Боюсь, ее результат уже предрешен.
— Но я еще не дал вам ответа.
— В данный момент это кажется мне несущественным.
— К вечеру нас всегда охватывают сомнения, которых не бывает утром. Доброй ночи, профессор. Моя секретарша вас проводит.
— Та, которая теряет сандалии?
— Да… Вы наблюдательны, профессор.
Мейдж уже стояла на пороге.
— Спокойной ночи, — сказал Мольнар и вышел следом за Мейдж.
Оставшись один в своей комнате, Мольнар попытался открыть окно, но опять безрезультатно. Он хотел выглянуть в коридор, но дверь не открывалась. И тогда он впервые подумал, что отсюда уже не выйдет. Он мог крикнуть Мейдж или Эгберга, но вспомнил о кабинете и пульте, на котором загорится красная лампочка, и раздумал.
Его разбудил стук. Вежливый стук в дверь, как в обычном доме. За окном светило солнце и начиналась ежедневная жара, длящаяся здесь до позднего вечера.
— Прошу, — сказал он и подтянул простыню с одеялом к самому подбородку.
Вошла Мейдж и принесла поднос с завтраком. Он почувствовал запах кофе.
— Благодарю вас. Но почему вы, а не тот?..
— За вами присматриваю я. Мне казалось, я делаю это хорошо.
— Изумительно. Попрошу вас только открыть окно.
— Сейчас жара и пыль. Может быть, вечером…
— Вечером я уже пробовал.
— Ах, вероятно, это изолированная комната.
— Изолированная?
Мейдж не ответила. «Растерялась, — подумал Мольнар, — боится, что сказала лишнее».
— Вы не ответили, Мейдж.
— Спросите, пожалуйста, доктора Эгберга. Ведь он ваш друг…
— Да, конечно. Спрошу.
Он впервые видел ее при дневном свете. Тогда, у ворот, он был слишком утомлен, чтобы рассматривать ее, «Складная девушка. Из тех, что не бросаются в глаза, а всегда остаются на втором плане», — подумал он и почувствовал смутное сожаление, которое иногда ощущал в последние годы, когда видел таких девушек, как эта.
— Я приду после завтрака. Доктор Эгберг хочет с вами увидеться.